Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
В моих новых духах - весенняя желтизна, желтизна солнечных лучей, мелких тюльпанчиков, сердцевин нарциссов, желтизна пыльцы и тех самых булгаковских "отвратительных желтых цветов", чья пыльная мягкость стараниями незадачливых кавалеров ежегодно отравляет мой быт.
В них - легкие ноты мандаринов и искры, которые снопом взлетят над горящей свечой если возле пламени сдавить апельсиновую корку.
Где-то там прячется шорох шелка, "шумного платья муарового", вышитых рукавов, словом, тех извечных шорохов, что присущи женщине, не скрывающей своего присутствия.
Там шершавое тепло мускуса и кедра, которое согревает меня, как шерстяная ткань, когда запах полностью раскрывается.
Мягким воспоминанием-мечтой о поздней весне - нотки белых цветов, плотно осыпающих кусты жасмина в вечерних сумерках, или, может быть, это другие воспоминания - о жестких тростниковых циновках, расшитом шелке, шпильках и гребнях, об оставленных за порогом гэта и о запахе чая, на облачках водяного пара поднимающемся к губам.
Там - горошинки белого перца, которые я катаю на ладони прежде чем бросить в глинтвейн.
И совсем чуть чуть первого теплого ветра, скользящего поутру над землей, полной непроросших трав.
В них - легкие ноты мандаринов и искры, которые снопом взлетят над горящей свечой если возле пламени сдавить апельсиновую корку.
Где-то там прячется шорох шелка, "шумного платья муарового", вышитых рукавов, словом, тех извечных шорохов, что присущи женщине, не скрывающей своего присутствия.
Там шершавое тепло мускуса и кедра, которое согревает меня, как шерстяная ткань, когда запах полностью раскрывается.
Мягким воспоминанием-мечтой о поздней весне - нотки белых цветов, плотно осыпающих кусты жасмина в вечерних сумерках, или, может быть, это другие воспоминания - о жестких тростниковых циновках, расшитом шелке, шпильках и гребнях, об оставленных за порогом гэта и о запахе чая, на облачках водяного пара поднимающемся к губам.
Там - горошинки белого перца, которые я катаю на ладони прежде чем бросить в глинтвейн.
И совсем чуть чуть первого теплого ветра, скользящего поутру над землей, полной непроросших трав.