Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Когда я в середине этой осени бродила по Карпатам, нервно втягивая сыроватый и пахнущий буками и елями горный воздух, когда стоя по утрам на балконе и ожидая появления солнца из-за гор, я завязывала волосы непрочными лентами тумана и сама себе казалась потерявшейся в этой дымке, лишь размытым импрессионистским образом с чьего-то холста, когда смотрела, запрокинув голову, на пляски воронов и беркутов в хрустальном небе над золотисто-красными от осенней листвы горами, и когда гладила холодными пальцами такие же холодные и стремительные воды Прута и сонные разноцветные мхи, нас привезли к самой старой в этих местах церкви.
Ну, церковь и церковь, старые почерневшие лиственничные бревна, блестящие купола, дань экскурсии, да еще резанный из камня местным умельцем крест – только очень трогательно смотрелся распятый Христос, и не менее трогательно – венок, накинутый на поперечную перекладину. Но вокруг церкви, на лужайке, растет шафран, который больше нигде в окрестностях не встречается.
Я сидела на траве, подставляя спину и затылок солнцу, и пыталась приникнуть к земле так, чтобы моя тень не падала на цветы, а заодно и так, чтобы рука, держащая фотоаппарат не дрогнула в самый неподходящий момент.
Экскурсовод что-то монотонно рассказывал моему спутнику, а я забиралась все дальше и дальше, за церковь, где было тише и покойнее, и где сиренево-лиловых цветов было больше.
Именно тогда что-то заостренное легонько ткнулось мне в шею и запуталось в волосах.
Соечье перо, как я понимаю, из крыла, будто чуть срезанное с верхнего края, с синим отливом и длинными, белыми, колеблющимися от малейшего дуновения пушинками внизу.
Подарок, который горы сами вплели мне в волосы.
Ну, церковь и церковь, старые почерневшие лиственничные бревна, блестящие купола, дань экскурсии, да еще резанный из камня местным умельцем крест – только очень трогательно смотрелся распятый Христос, и не менее трогательно – венок, накинутый на поперечную перекладину. Но вокруг церкви, на лужайке, растет шафран, который больше нигде в окрестностях не встречается.
Я сидела на траве, подставляя спину и затылок солнцу, и пыталась приникнуть к земле так, чтобы моя тень не падала на цветы, а заодно и так, чтобы рука, держащая фотоаппарат не дрогнула в самый неподходящий момент.
Экскурсовод что-то монотонно рассказывал моему спутнику, а я забиралась все дальше и дальше, за церковь, где было тише и покойнее, и где сиренево-лиловых цветов было больше.
Именно тогда что-то заостренное легонько ткнулось мне в шею и запуталось в волосах.
Соечье перо, как я понимаю, из крыла, будто чуть срезанное с верхнего края, с синим отливом и длинными, белыми, колеблющимися от малейшего дуновения пушинками внизу.
Подарок, который горы сами вплели мне в волосы.