Проснулась с ощущением, что сама держу собственную сущность в кулачке - и мне там тепло и покойно, и можно плыть на этой теплой упругой волне, в коконе слов и снов, тихонько улыбаясь разворачивающемуся дню.

Серая утреннесть тянулась ко мне ласковыми щупальцами, ветер, на миг надевший маску сквозняка гулял по комнате, упрямо дергая за алую кисточку "поющего ветра", птицы брали первые ноты осипшими со сна голосами, утро заговорило со мной голосом Кинчева, доносящимся из черных губ-динамиков старенькой "кобры", рассказывая мне про забытый театр, лица и голоса, и о снеге, который тает, и начало дня приобрело вальсовый ритм, "Румба" Земфиры проводила меня под обжигающие струи душа, а утренняя сигарета, к моему искреннему веселью, сопровождалась незабвенной "Иду, курю".

Глуховатая боль в растянутой лодыжке, вкус кофе, чуть было не сбежавшего из джезвы, заоконные шорохи, путаница волос, которую я разбивала зубцами расчески, прикосновение одежды к коже, быстрые сборы...

И невероятное спокойствие, уходящее единственным корешком во вчерашний вечер.

И совершенное нежелание менять суетность, но умиротворенность отпуска на суетность и нервность работы...

---

Навеялось Стороноем (Стороном?)и прочим, прочим, прочим...



Ее голос шелестит, как золотая листва в конце сентября, и тихий шорох от крыльев ночной бабочки тоже попал в плен этого звучания. В ее голосе - мурлыканье летящего ветра, что гладит травы, стремящиеся к небу. В голосе - мелодии и ноты, вздох - такой, который срывается с губ, пытаясь не спугнуть красоту, в голосе - капризы и улыбки, вишня в ликере и кофейное дуновение, сумерки и грозы, улыбки и разочарования, отстраненный свет полной луны и льдистое мерцание звезд. Там запуталось тепло дома, когда прибегаешь с морозца и кондиционированная прохлада рабочих помещений... Там тысячи граней и нюансов, почти цветовых оттенков и почти тактильных ощущений - шелк и бархат, кожа грубой выделки и острые грани стекла...

Музыка? Просто голос...

---

"...Да, все симптомы, о которых ты мне рассказала, характерны для упадка цивилизации, то есть для течения заболевания, образно говоря. Но вот умирающая культура всегда характеризуется грубостью отдельных людей. Дурными манерами. Отсутствием любви и участия к ближнему в житейских мелочах. Утратой вежливости, джентльменства. И это гораздо более важно, чем революции. <...> Понимаешь, Фрайди, этот симптом болезни особенно опасен именно потому, что индивидуум, у которого он проявляется, сам никогда не задумывается об этом, как о признаке плохого здоровья, - наоборот, для него это проявление здоровья и силы. Подумай об этом. Изучи это. Эту культуру спасать слишком поздно - это мировая цивилизация, а не осколочек ее здесь. Именно поэтому нам сейчас предстоит заняться подготовкой монастырей в преддверии наступления Темных веков. Электронные носители информации слишком хрупки и недолговечны. Нам снова нужны книги, написанные от руки хорошими чернилами на прочной бумаге. Но и этого может быть недостаточно. Источник нового Возрождения, может быть, на Небесах."



(с) "Фрайди"

---

Очень странное состояние, которое можно, наверное, назвать "перекофеинизацией организма" - то есть присутствие чего-то тонизирующего в больших количествах ощущается, но, видимо, выработалось уже что-то вроде привыкания, - и глаза все равно закрываются...

Действительно, отпуск был необходим - такой высокой утомляемости у меня уже давненько не наблюдалось.

За окном бродят угрожающего вида чернобрюхие тучи, демонстрируя полную готовность пролиться дождем, как только офисные клерки выберутся из здания, когда завершится рабочий день. Но пахнет свежестью, и тучи совсем не подпускают к земле солнца - а я тихонько улыбаюсь этому предчувствию осени...

---

Из заявления: "Прошу, кроме надбавки за вредность, доплачивать мне также за жадность и строптивость".



Золотые слова...

---

Шершавое и уютное настроение - как прикосновение к коже теплого привычного свитера. Ресницы подрагивают от желания сомкнуться, но я им мешаю, вдумчиво пью кофе (уже третья чашка), и настырно пытаюсь работать.

Утро встретило меня дождем, запахом сырости и травы, ветром с распахутого балкона, стремительно несущимися по небосклону тучами.

Сознательно опаздывала на работу - очень не хотелось спешить, не хотелось попадать в самое "пиковое" премя, не хотелось... да просто-напросто не хотелось на работу! Поэтому я успела переделать целый ворох дел и делишек, которые вполне можно было бы отложить на вечер или даже на завтра - но попались под руку именно с утра.

В очередной раз появилось и не воплотилось за отсутствием времени несколько идей рисунков - похоже, что сами идеи нужно хоть как-то фиксировать, а то забывается.

И боже мой, до чего мне не хочется работать....

---

Изумляюсь, как я еще не уснула на рабочем месте. Глаза слипаются, слипаются, никакой кофе уже не помогает, работа нынче такая рутинная, что совершенно не вдохновляет на какие-либо реакции, кроме забиться в угол, свернуться калачиком, смежить веки и вяло отбрыкиваться от бумажек, которые мне могут попытаться всучить.

Тихо шуршит пересыпающееся через край время, и я ловлю на границе слышимости этот умиротворяющий звук. Уже совсем немножко - меньше часа, и я отсюда исчезну.

Озон исправно привез очередной заказ, снабдив меня парой любимых фильмов, тоненьким томиком Ихары Сайкаку и первой своей, а не взятой почитать, книжицей в черно-оранжевом переплете.

С утра выяснилось, что любимый кофе - та самая ямайкская Голубая Гора - изрядно подорожала с момента последней покупки, и теперь я с подозрением поглядываю на подбирающуюся ко мне черную, влажно поблескивающую жабу, прикидывая: начнет она меня душить, или пройдет мимо?

Завтра будет последний суетный и хлопотный день, за который следует подтянуть все "хвосты" - и окунуться в пьянящий синеватый московский вечер, первый из десяти...

---

Рац. предложение

Ненаглядные и нежно любимые благородные доны и донны!

Как было указано ниже, я собираюсь в отпуск.

Посему есть предложение отметить это дело малым составом завтра вечерком в "Мельнике", ибо по вашим драгоценным физиономиям я уже успела изрядно соскучиться.

---

Только что заказывала кофе на работу - нужно же обеспечить коллег бодрящим бальзамом на время моего отсутствия?

Себе - тоже. Приглянулся купажированный ла-семезовский - смесь из индонезийских, перуанских и колумбийских зерен, хотя название купажа, с учетом этих стран, выглядит немного странно: SOLEIL LEVANT. А сама упаковка - солнечная оранжево-желтая, с какой-то кактусно-сомбрерной тематикой... Забавно.

В субботу утром надо будет, как следует выспавшись, чтобы моя сонливость не сказалась на качестве приготовляемого бальзама, развернуть неспешную, подробную дегустацию, смешивая воедино в медной джезве огонь, воду и сердца кофейных деревьев...

---

Слишком сонно, слишком устала, слишком хочется отдохнуть, слишком не хочется работать... Все сегодня чуточку "слишком".

До работы поймала машину - но исключительно из желания еще немного подремать, уютно умостившись на заднем сидении.

Но уже завтра вечером я уже в полной мере почувствую себя в отпуске - на целых девять дней. Одно обидно - дел на этот отпуск вагон и маленькая тележка, поскольку наконец потихонечку начал делаться ремонт в квартире, а кроме того совсем не хочется оставлять невоплощенными все те сумбурные идеи по поводу проведения свободного времени, которых мы еще на прошлой неделе насобирали полную корзинку :-)

---

YE-E-E-E-E-E-SSS!

Мне дали отпуск.

На всю следующую неделю.

Очень хочется немедленно поверить, что высшая справедливость где-то все же есть :-)

---

Есть люди, для которых время подобно воде; в зависимости от темперамента и личных обстоятельств они представляют его себе в виде бурного потока, все разрушающего на своем пути, или ласкового ручейка, стремительного и прохладного. Это они изобрели клепсидру - водяные часы, похожие на капельницу; в каком-то смысле каждый из них - камень, который точит вода; поэтому живут они долго, а стареют незаметно, но необратимо.

Есть те, для кого время подобно земле, вернее песку или пыли: оно кажется им одновременно текучим и неизменным. Им принадлежит честь изобретения песочных часов; на их совести тысячи поэтических опытов, авторы которых пытаются сравнить ход времени с неслышным уху шорохом песчаных дюн. Среди них много таких, кто в юности выглядит старше своих лет, а в старости - моложе; часто они умирают с выражением наивного удивления на лице, поскольку им с детства казалось, будто в последний момент часы можно будет перевернуть.

Есть и такие, для кого время - огонь, беспощадная стихия, которая сжигает все живое, чтобы прокормить себя. Никто из них не станет утруждать себя изобретением часов, зато именно среди них вербуются мистики, алхимики, чародеи и прочие охотники за бессмертием. Поскольку время для таких людей - убийца, чей танец завораживает, а прикосновение - отрезвляет, продолжительность жизни каждого из них зависит от его воинственности и сопротивляемости.

И наконец, для многих время сродни воздуху: абстрактная, невидимая стихия. Лишенные фантазии относятся к нему снисходительно; тем же, кто отягощен избытком воображения, время внушает ужас. Первые изобрели механические, а затем и электронные часы; им кажется, что обладание часами, принцип работы которых почти столь же абстрактен, как сам ход времени, позволяет взять время в плен и распоряжаться им по своему усмотрению. Вторые же с ужасом понимают, что прибор, измеряющий время, делает своего обладателя его рабом. Им же принадлежит утверждение, будто лишь тот, кому удается отождествить время с какой-то иной, незнакомой человеку стихией, имеет шанс получить вольную...

(с)



Улыбалась, когда читала.

Думала, что никак не может быть вода или воздух - слишком шумны часы, слишком громко в тишине падают капли и стучит секундная стрелка.

Думала, что огонь - это не внешнее, а внутреннее.

Думала, что шорох песка всегда отождествлялся у меня с бегом времени

Вот время.......... Возьми его в горсть, как берут рассыпавшиеся бусы, как берут зерно из мешка, как зачерпывают горсть земли, как берешь буквы и слова, высыпавшиеся из книги, или штрихи, не удержавшиеся на картине. От тепла твоих рук часы, минуты и секунды сплавятся в массу лунного света, прохладную, как вода в ручье, ароматную, как экзотические фрукты.

И опять улыбалось - совпадениям...

---

А вчера был уютный паб на Пятницкой, барная стойка, увешанная разнообразными купюрами, - от фунтовой бумажки прошлого века до диснеевского доллара; скользящий между потолком и полом сизый табачный дым, музыка, щедро рассыпающая свои ноты на головы посетителей.

Сначала одинокий вечер, в созерцании бутылочных рядов, ответах на телефонные звонки, в наблюдении за окружающими. Потом - напротив темного при том освещении взгляда, высыпая на столик между нами конфетти смеха и искорки слов, смешивая их, раскладывая, как мозаику, создавая рисунки, орнаменты и узоры.

За вечером увивался вкус Гиннесса, вечер скользил через полумрак "Молли", пропитываясь звуками голосов, сметая рукавами струйки дыма, клочки пивной пены и крошки, разглядывая традиционное оформление местечка, в которое его занесло.

Быть неподалеку от этих глаз - на редкость легко и уютно, это редкость, но между взглядами и словами рождаются миры и сумасшедшие идеи, будущие рисунки и фразы, рождаются с непринужденной легкостью, будто так всегда и было...

Когда вечер истончился и стал ночью, когда мы перестали отбирать друг у друга чек, уже определившись, кто чем обязан этому чудному заведению, когда я в очередной раз получила подтверждение тому, что я почти всегда знаю, какой стороной упадет монетка и какая палочка короткая, а какая длинная, когда последняя сигарета погибла в огромной пепельнице - мы вышли под затянутое тучами темное небо, в яркое безумие светящихся окон, вывесок, фар и фонарей, оборачиваясь на ходу в прохладу ночного воздуха.



Человек, который вез меня домой был воистину сумасшедшим водителем... с резкой и не слишком приятной манерой вождения. Он несся через темный, но еще не пустой город на ста десяти - ста двадцати, вследствие чего дорога с Пятницкой на Хабаровскую заняла ровно двадцать минут - так быстро я еще оттуда не добиралась...

---

Попала в паутину дневника с черно-белыми на голубоватом фоне страницами, поддавшись легкому мелодичному очарованию слов и мыслей, потянувшись вслед ярким огонькам, что вспыхивают между строк и заманивают подобно болотным огням...

Имя, похожее на каплю застывшей сосновой смолы, сохраненной в ладонях времени и волн, имя - недоговоренность...

---

Проспала... просто умудрилась не услышать будильник, а если еще точнее, то я его слышала - откуда-то издалека-издалека, и звенел он настолько тихо, что ничего не стоило его проигнорировать.

Тем более, что из-за окна тянуло сыростью, тем более, что в комнату лился жемчужно-серый свет, тем более, что тихо и умиротворяюще шуршал дождь, и перед самым пробуждением меня задел краешком плаща спешащий по своим делам сон, что свернувшись калачиком и укрывшись собственными волосами - красивая картинка, я даже пожалела, что столь длинных волос у меня никогда не будет - я лежу на бархатно мягком, черном и красном, в резной яйцевидной деревянной шкатулке, которая плывет по воздушным волнам, а снаружи шепчет дождь... Только умоляю, не надо толковать меня ни по Фрейду, ни по Юнгу, ни в соответствии с представлениями других мастеров...

Потом последовал утренний спринт, когда максимум в полчаса надо было вместить холодный душ, горячий кофе, мускусный запах косметики, яблочную кислинку, теплые прикосновения одежды, пять телефонных звонков, поиски книжки в дорогу, немножко ласки для мыша, чайную ложку мёда и еще целый ворох разнокалиберных мелочей.

Почти успела, хотя все-таки немного опоздала на работу.

Сегодня буду устраивать решающую битву за отпуск. Если опять не дадут - с понедельника сяду на мнимый больничный - причем в отместку заплачу тетеньке-врачу денег и это будет долгий больничный, куда длиннее того отпуска, который я прошу.

---

За окном мягко и убаюкивающе шуршит дождь - такой приятный после жары и духоты последних дней. Из окон тянет свежестью, перестук капель по подоконнику - как сложный ритмический рисунок. Синеватые тучи, подхваченные на крыло ветра, летят в сумрачном небе над городом, что тянется к дождю шпилями и крышами. Покрывало серой нежности...

Наконец-то можно махнуть рукой на рабочие дела - и сбежать из офиса, перекатывая языком, как округлый леденец, слова "Молли Гвиннс".

---

Немного успокоилась.

Уже не подрагивают пальцы и сердце перестало выплясывать румбу. Наверное, просто вспомнила:



Ты - есть. Вне меня или внутри - все равно. Точнее, одно и то же.

А все остальное - всего лишь слова.



Или почувствовала вечер, который вот-вот обнимет меня своими велюровыми сумеречными крыльями и плеснет мне в лицо свежим ветром городских улиц.



Или просто знаю, что сегодня вечером меня я смогу заглянуть в невероятных оттенков, льдистую, лесную, морскую зелень чуть насмешливых глаз, что мы уютно устроимся во внутреннем дворике английского паба и беседа будет неспешно звенеть, постепенно улетая вместе с табачным дымом...



Или успокоилась от того, что будет синеватая одинокая ночь при свечах, с книгой и большой чашкой ароматного чаю, и улыбка, скользнувшая по моим губам, когда я почувствую, что ты уже спишь - пусть даже настолько далеко.



Вечер...

---

Нашлось... опять. И зазвучало в унисон.

Иногда приходит момент – и мы сознательно начинаем ограничивать свою свободу, ломать крылья, которые всегда так уютно располагались за спиной, отбрасывать в сторону свои интересы и устремления, казавшиеся поначалу такими важными, но потом, с течением времени, уступившие место иным приоритетам. Мы делаем это осознанно – и зачастую по одной простой причине: хочется попробовать на вкус «взрослость» и «самостоятельность». И кажется, что это совершенно необходимо в данный момент – отбросить в сторону свою «несерьезность», «бесшабашность», «легкость» и напялить на себя еще не подходящие по росту «ответственность», «умение пойти на компромисс», «обдуманность и взвешенность», «серьезность». При этом мы выбираем в спутники людей, которые последовательны и логичны, практичны до прагматизма, для которых существует работа и горстка скорбных домашних развлечений. Обманываясь ложным светом, который зажигали еще наши бабушки со всеми их «удачными замужествами», «каменными стенами», «надежными плечами» (это для внучек) и «вкусной едой, что сготовит жена», «все должна простить», «безотказностью», «мужчина – голова, женщина – шея» (это для внучков), и прочей традиционщиной, мы совершаем эту непростительную ошибку, надеясь найти ранее ускользающий смысл.

И мы опираемся на эти надежные плечи, вдумчиво решаем «проблемы», которые как правило являются бытовыми мелочами, готовим еду и разделяем те самые ужасающие нехитрые радости, вроде просмотра телевизора, ежевечернего прохождения сложного момента в какой-нибудь компьютерной игрушке или пития пива с друзьями своего спутника.

Сначала иллюзия обретения смысла почти полная – ведь чувствуешь себя «парой», союзом двух людей, которые действуют вдвоем, совершая слитный шаг вперед, подобно Тираноубийцам…

Потом, как редкие приливные волны, начинает накатывать тоска.

Эти попытки подладиться под другого человека – человека, как правило,совершенно иного воспитания, из другой среды, - заставляют забывать о себе, о тех вещах, что думались и чувствовались, которые уже, как ни крутись, являются составляющей твоей личности. И ты, от минуты к минуте, забываешь, как ложатся штрихи на лист бумаги, как впивается в душу звук гитары, какой восторг может вызвать только что доштудированная монография или сложный философский трактат, как хрустальные бусы фраз выходят из под пера, как может быть великолепен закат и как может ласкать утренний ветер – ты забываешь так много вещей, чтобы вписаться в неверный, призрачный образ, который когда-то искусственно поселили в твоем восприятии.

Приливы тоски случаются чаще и чаще, иногда становясь полноценной депрессией. Вечерами начинаешь метаться по дому, с тоской глядя за окно, в глубокие сумерки, под крылом которых, оказывается, «опасно гулять одной». По пальцам бежит дрожь – но Музы не живут в таких болотцах, они боятся запачкать края одежд и замочить крылья – и ты понимаешь, что у тебя нет вдохновения, чтобы рисовать. Мысли настолько закручены вокруг выживания, что не остается места для хрусталя фраз – и строчки не укрывают синей вязью чистые листы.

Потом, наверное, бывает по-разному. Либо ты привыкаешь к положению дел и перестаешь считать его таким уж жутким, позволяешь добить в себе свой золотой стержень – или не добить, а на худой конец закрасить коричневой краской, - и складываешь крылья в нафталин, стараясь не замечать жалости в глазах друзей. Либо, судорожно цепляясь за остатки своей сути, ломая ногти и пальцы, ты вылезаешь из этой ямы, и восстановив дыхание и подкопив сил, бежишь не оглядываясь – только бы подальше.

Конечно, найдутся люди, которые составят потом компанию покинутым в рукотворной зелени, под слоем ряски.

Конечно, сбежавшие будут долго зализывать раны, по детальке складывая полуразрушенный паззл сущности.

И как же банальны выводы, которые делаешь, когда наконец опять чувствуешь себя собой…

---

Что ты ищешь здесь?



Я ищу себя



Тебя здесь нет,

ты остался там



Меня там нет .

Я уже там искал себя,

мне там сказали,

что я ушёл сюда

Я должен быть здесь,

покажите мне меня



(с)



Вспомнилось в процессе разбора архивов - рабочих и личных

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра