Ладони с самого утра хранят запах кофейных зерен, которые были нежно пересыпаны в кофемолку, разбиты в пыль, и стали основой моего ежеутреннего бальзама, попав в джезву и на огонь вместе с белым перцем и кардамонным зернышком...

---

Утро, кстати, чудное (ударение в данном случае на первый слог). Этакий тонкий, золотисто-ажурный росток, пробившийся из бархатной, опять бессонной ночи. Солнце высвечивало прожилки на темно-синих облаках, прохладный ветер то и дело залетал в окно, таская за собой запах свежесваренного кофе и яблок, на меня водопадом обрушивалась музыка, телефонные трели, щебетание компа, звуки льющейся воды из ванной, скрип карандаша по бумаге, первые птичьи ноты переливчатый звон "поющего ветра".

Выбегая на улицу я попала в водоворот, закрученный из теплого ветра, солнечных лучей, невероятной сини неба, разношерстных облаков, блеска стекол домов, поцелуев весны. В метро встретила очаровательную ведьмочку с почти черными губами и пшеничной челкой, спутанной вуалью укутывающей ее лицо до самых губ. Через "вуаль" неодобрительно поблескивали глаза цвета морской воды, ведьмочка была недовольна духотой и давкой.

Позволяя ветру ерошить мои волосы, дергать за одежду, дуть мне в нос и уши и щекотать мои крылья, я вспоминала сны, что родились на изломе ночи и утра.

Но сны - потом.

---

С добрым утром...

Ну вот - и тесты туда же ) Нашла тест в дневнике у Gwen и получилось, что я:

---

От усталости, от недостатка сна, от постоянных рабочих стрессов чудовищно обостряется восприятие. Если приглядеться, то видишь даже свою душу без привычного шипасто-бронированного кожуха.

Там плазма нежности, которая могла бы растопить и поглотить все что угодно – если бы ей дали волю.

Там золотистый шарик любви – пляшет, как шаровая молния; если его не выпускать, он начнет разрушать все, до чего сумеет дотянуться – а пока он старается поиграть с таким же точно шариком в чужой душе, но оба владельца крепко держат их, как резвых щенят на поводке, не отпуская дальше положенного.

Там шуршит что-то очень теплое и шебутное – ежик моей дружбы и любви к близким мне людям давно поселился где-то там, за шипами, - но у него свои пути, он знает где выход.

Там колючее перекати-поле боли, рожденной моей собственной ошибкой – там, где этот бродяжник прокладывает свой путь, он рассыпает семена безысходности, которые прорастают колючим кустарником, с крепкими, сплетенными, живыми ветвями – об них можно биться, в клочья раздирая кожу на руках и груди, - и не добиться ничего.

Та самая ошибка, точнее, воспоминание о ней – тоже еще живет внутри, постоянным напоминанием и издевательством – я никак не могу вернуться на пару лет назад и не допустить ее появления.

Сейчас приятного и больного приблизительно поровну. Но я все время страшусь, что колючее и шершавое начнет перевешивать.

---

Про Озон

Озон сегодня явно страдает человеколюбием... На неделю раньше срока мне принесли заказанных "Птиц-кочевников"... Я поражена.

Из разряда приятных сюрпризов

---

Роскошная пелена предгрозовых облаков. Небо, низко склонившись, обнимает город своими крыльями, лаская шпили и высотки, поглаживая холмы и верхушки деревьев, а первые дождевые нити прокладывают соединяющие швы, шьют серебром по воздуху и черным - по асфальту.

Небо и земля сегодня дышат в одном ритме, и, попадая в этот унисон, будто ложишься на теплую волну, которая, укачивая, несет тебя по городу.

Сегодняшней ночью совершу вылазку в лес, чтобы подышать свежестью открытой воды и тихонько посидеть на плотине над прудом

---

Кроме всего прочего, хотелось бы крикнуть троекратное "Ура!" по поводу выздоровления Бранда,

тихо порадоваться возвращению Великого Инквизитора и Киевской Ведьмы :-)

сказать RDX лишний раз, что "все будет хорошо",

И отослать Энди целую корзинку разноцветных улыбок вперемешку с синими цветами

---

Музе Желтоглазой.... (вчерашнее, ночное, по горячим следам впечатлений)

Между лесом и дождем, в сплетении ветвей и капель дождя скользил день – день, начавшийся в ярости солнечных лучей и бесконечной лазури майского неба над городом, в истоме красных подушек, запахе рук и ресниц, в пляске компьютерных марионеток по виртуальным ландшафтам. День, обладающий отчетливым послевкусием мартини и персиков. День, получивший продолжение в духоте разогретого асфальта и тайнописи световых пятен и теней на лицах, в коротких схватках слов на корриде диалога, в чернильных пятнах невесенних одежд.

День, на протяжении которого я ловила янтарные блики в таких близких и таких далеких глазах, и цеплялась кончиками пальцев за тепло ладоней, - и принимала в живую ткань стремительные иглы отчужденности; день, когда сердце выплясывало безумный шаманский танец, а слова умирали в горле не успев родиться, или же я осаживала их, чтобы они не успели своей неосторожностью нанести ран и царапин.

День, протанцевавший через светлую прокуренную кухоньку, поигравший оттенками и вкусовыми нюансами белого вина и чужими мыслями, выскользнувший, не сбившись с танцевального шага, наружу, под оценивающий взгляд неба, чтобы еще раз пройтись вместе со мной под ажурными кронами деревьев и подарить мне в конце-концов теплый дождь, упавший пологом на мои плечи и губы.

День, подаривший мне очередную грань моего незнания.

Я не знаю, чем я могу помочь…

Я не знаю, что я могу сделать…

Я могу только верить – и я могу ждать, но я не знаю, принесут ли плоды ожидание и вера.

---

Сосвем сонное утро после долгих выходных. Закутавшись в бархат нынешней ночи, послеполуночной тихой гостьей в мой дом вошла Бессонница, расселась на стуле у окна, и заявила, что пока останется со мной. Вместе с бессонницей мы варили кофе, читали, немножко рисовали, курили, глядя в темно-синее, ночное небо и на молоденькие листочки тополя за окном, золотисто-зеленые, похожие на латунные листочки "деревца для украшений". Около четырех утра госпожа Бессонница махнула мне на прощание рукой и слилась с серой размытостью наступающего утра.

В ажурных сетях головной боли, в легком запахе гари из-за окна, в отчаянных попытках проснуться рождался сегодняшний день. В воздухе летает запах удушливых, как Клима, духов наступающей грозы; этот запах давит на плечи и грудь, и чувствуешь себя порой наколотой на булавку бабочкой чьей-то коллекции.

Радуют тысячи полезностей, которые я успела сделать за выходные.

В первую очередь - десятки набросков обещанных серебряных колец, во-вторую - ура, ура, Шелли наконец-то разобрала свои рукописи по фалеристике. Третья радость... про нее, пожалуй, пока промолчу, поплевав через левое плечо, покидавшись солью, попрыгав на одной ноге - одним словом, вспомнив про все приметы-обереги, а о невспомненных наведя справки у Желтоглазой Музы - она-то уж точно знает :-)

---

Как странно... Мне на редкость уютно в дневнике Превреднейшего Ангела. Я скольжу глазами по строчкам ненавистного цвета, по фону, который кажется мне черным, а слова и смыслы почему-то каждый раз добавляют в меня по нескольку капель уверенности и спокойствия.

---

Внутри серебристого кокона сегодняшней реальности можно пребывать в полнейшем покое - кокон смягчит удары извне, приглушит звуки, не пропустит раздражающих запахов, и подскажет посредством определителя номера, какие из телефонных звонков достойны ответа.

Нежась в этом серебристом сиянии, я с каждой минутой все глубже и глубже погружась в зеленоватые воды благодушного взгляда на мир, хотя грядущая перспектива четырех бездельных дней вроде бы не должна располагать к благодушию. Как не должно к нему располагать и отсутствие в пределах досягаемости Золотоглазой Музы на те же вышеуказанные дни... Но...

Цепляясь за плети хорошего настроения, я просто увожу себя по тропинкам воспоминаний, и брожу в их лабиринтах, разглядывая то один яркий камушек, то другой, то целые композиции, собранные из яшмы и ониксов, закручивая вокруг себя причудливым вихрем уже отброшенные движением крыльев годы. Я перекладываю их так и этак, добавляя каждым движением пальцев деталей и нюансов, и памятных мелочей.

Тихонько улыбаясь, я сочиняю сказку, которую в один из тихих вечеров обязательно расскажу.

Позволь рассказать тебе сказку?

О чем?

О Сумрачном Мире и паре блуждающих душ, о ярости полной луны и всегда приглушенном свечении солнца

О странных лесах и инее на траве

О стрельчатых башнях, похожих на скань и морозный узор на стекле

О доме, затерянном в чаще и огне

О девушке, что говорит на непонятном наречии и о едином в двух лицах мужчине

Ты и вправду расскажешь?

Ну конечно расскажу.

И мне останется только сохранить свой золотистый покой внутри нескольких грядущих дней, посылая со своими голубями-мыслями весточки и благословения Золотоглазой Музе.

---

Про Юкки...

Хм... Теперь я, кажется, знаю, зачем Юкки в рабочее время бродит по чужим кабинетам, бросая меня посреди телефонного разговора одну, - чтобы выбраться в сеть и оставить скорую, мимолетную запись в своем дневнике...

---

Появилось острое желание посвятить один день выходных разбору фотоархивов: расположиться на полу, разбросать вокруг себя пестрые листочки фотографий, не делая различий между удачными и неудачными, и таким образом добавить в книжечки своих воспоминаний иллюстраций.

---

Утро выдалось сумасшедшим - я проспала больше чем на час, поэтому сегодня мною исполнялась сильно укороченная версия утреннего танца. Пришла к выводу, что если отбросить все то, что представляет собой утренние удовольствия, на сборы (умывание, косметика, прическа, чашка кофе - все равно вареного, - несколько жизненно необходимых sms-ок и шлейф парфюма на кожу) требуется всего минут 25, не более того. Быстро, но никакой радости.

А ночью был ливень, и можно было засыпать под звуки падающих капель и неповторимый запах мокрых листьев и земли. И запах дождя остался вплетенным в ткань сегодняшнего воздуха, как вплетают в обычную ткань серебряные и золотые ниточки. Когда я проснулась, небо еще было в синих тучах, и солнце просвечивало сквозь них зеленоватой размазанной кляксой. За эту ночь тополь за окном украсил себя тысячами желто-зеленых "валентинок" - сердечки молодых листков неуверенно подрагивали на ветру.

Лес сейчас в той призрачно-прекрасной стадии, которая наводит на мысль о девушке и первой красоте, которую в средние века именовали "красотой дьявола" - ускользающе-прелестной, дымчатой, неземной. Одна из увиденных по дороге картинок врезалась в память: сноп света падал на гибкие березовые ветви. Это было подобно картине в духе импрессионизма - проработанный передний план, ветвь и сотни желто-зеленых мазков-листочков, очень ярких, четких - и растушеванный, приглушенный, бежево-золотой с зеленым фон леса.

Безумство и суматоху нынешнего утра я уравновешивала мелодичной прозой Павича, в очередной раз перечитывая "Ящик для письменных принадлежностей"

---

Хм... На завтра выходной отменяется... На меня напало нервное начальство, и заявило, что оно (начальство) погорячилось, и что завтра я буду нужна в офисе как воздух, кровь и вода, зато в понедельник могу гулять аж во всех направлениях...

Что же... Именно так я в понедельник и поступлю. Все равно завтрашний предпразничный день будет почти наверняка дурацким )

---

Завтра я решила устроить себе выходной. Сославшись на усталость, выцарапала из начальства лишний выходной.

И только затем, чтобы иметь возможность проснуться тогда, когда захочется мне, а не будильнику, и чтобы перед просыпанием покрутиться из стороны в сторону, стараясь спрятаться от бьющих в лицо солнечных лучей, чтобы не торопясь прогуляться с сэром Ричардом, а потом в одиночестве и, главное, при свете дня добраться до плотины на Лебедянским пруду и спокойно посидеть там, наслаждаясь пляской солнечных бликов на воде и сигаретным дымом.

Чтобы целый день мне не пришлось никуда торопиться и ничего не пришлось делать по обязанности, и чтобы к вечеру я наконец изобразила глинтвейн из бутылки испанского красного и дочитала те книги, на окончание которых у меня все никак не хватало времени на рабочей неделе; чтобы закончить эскизы колец и девочку с трагичными глазами, и придумать что-нибудь еще, и нафантазировать себе пару новых миров и на исходе дня увидеть сон про Сумеречный Мир...

Ведь все это стоит выходного?

---

Иногда мне хочется, чтобы сразу после апреля приходил сентябрь - чтобы можно было миновать непоседливый, яркий май и три месяца, заполненные раскаленным асфальтом, дымом тлеющих торфяников, лезвиями солнечных лучей, легкой одеждой и прочими неприятными моментами. Я даже готова навеки потерять вместе с этими месяцами несколько дней рождений.

С моей любовью к прохладе и дождям, к сумеркам и туманам, мне хочется уже отсюда, из середины нынешнего дня сделать шаг в сентябрь. Усталая листва, пропитавшись до предела солнечным золотом, меняет цвет кожи на рыжеватый и лимонный, охровый, багряный и красный. Ближе к вечеру с поверхности озер слетают туманы, и, огибая деревья с невероятной гибкостью и грацией, как могут только змеи и струйки табачного дыма, и тянутся в сторону города, ползут по улицам, заглядывают в окна, воруют свет фонарей и контуры зданий. Воздух приобретает невероятных хрустальный звенящий оттенок, четче прорисовывая грани предметов, придавая новую глубину и насыщенность цветам, а небесная синева становится чище и глубже, окрашивая собой поверхности озер и рек, в которые она смотрится, как в серебряные зеркала. По утрам на траве и пышных лесных папоротниках можно увидеть нежную тень грядущей зимы - уникальные узоры кружев белоснежного инея, который по осени приходит на смену утренней летней росе. В сентябре звуку шагов вторит эхо шороха упавших листьев, что сложным ковром покрывают и землю, и тропы, делая их почти незаметными, и улицы моего города. Каждый год, приникая губами к горлу Осени, я пью ее кровь, вбирая в себя ее силы, холодно прикидывая, сколько их мне потребуется до следующего прихода Рыжей Веснушчатой Леди.

Осень - умиротворенность, время гармонии с самой собой, людьми, городом и природой. Осень - тихий звон утра, шелковая прелесть дней, обаяние вечеров и забрызганный алмазами бархат ночей. Осень мне к лицу - я люблю бежево-рыжие и золотые тона. Осень - время пеших прогулок и расшалившегося бесенка-ветра, который то летит у самого неба, то вплетается стеклянными лентами в мои волосы, то причесывает травы, то вступает в безнадежный бой с гибкостью деревьев, а то просто вертится под ногами, сопровождая меня в пути, завивая дым сигарет в колечки и орнаменты. Осенью можно прийти к пруду и, наблюдая красочное угасание дня пить собственноручно сваренный глинтвейн, в котором осенняя кровь виноградной лозы сочетается с тонкостью фруктовых нот и огнем пряностей, и прохлада закатного воздуха будет сплетаться с пламенем пряного вина. Осенью от меня не сбегает моя улыбка, и желтые искры пляшут свои ритуальные танцы на донышне глаз...

А лето... Я могу простить его присутствие лишь потому, что моя Желтоглазая Муза любит его.

---

Как все же уютно на работе, когда нет особенно срочных дел и проблем, когда можно, удобно свернувшись в объятиях чопорного черного кресла и вооружившись тонким карандашом, рисовать узоры и эскизы для пары серебряных колец...

---

Пробуждение началось с апельсинового запаха, плывшего по комнате оранжевыми искрами. Осторожно приоткрыв один глаз, я поняла, что у меня вовсе не обонятельные галлюцинации - два замечательных апельсиньих близнеца возлежали под самым моим носом, поблескивая надраенными боками. У этих ярких живых мячиков замечательная способность поднимать настроение - причем порой достаточно только запаха. И как выяснилось, они смогли даже примирить меня с беспощадно-ярким солнцем и чистейшим небом, в котором я безнадежно пыталась найти хотя бы одно дымчато-белое пятнышко.

Сегодняшнее утро и начало дня обрастали плющом и вьюнами воспоминаний о вчерашнем вечере - о Городе в солнечном свете, обнажающем порой всю его неприглядность; о новой светлой зелени лиственниц на Волхонке, что казалась особенно юной на фоне мрачных черно-зеленых елей; летучих лентах синего табачного дыма под потолком маленького ресторанчика, о желтых глазах напротив и зачаровывающих движениях кистей рук; о строгой светло серой набережной и отражении неба в воде; о пестроте Арбата и о тишине и сырости ночного леса, об острых рожках молодого месяца, путающихся в полуодетых ветвях, розовом сиянии турмалина-Марса и ослепительном свете Туманной Звезды, о тихих словах, освещающих тишину всполохами молний...

Еще мы добирались до только что открытого "Парка Победы" - и, если пренебречь дурными лубочного вида церетелевскими панно, мне скорее понравилось: оба зала станции из рыжего и белого мрамора, с потешным клетчатым полированным полом.

---

Для Юкки

Когда-то очень давно мой путь вывел меня в душные и кривые переулки где-то в центре Москвы, к пыльным скверикам и тополиным липучкам, к скамейке на детской площадке, к узкому пространству между почти игрушечной, как пряничный домик, мечетью и такой же игрушечной, но строгой православной церковкой. К этому маленькому особнячку было два стандартных пути, но "своим" я могу назвать только один из них - от шумной привокзальной площади, мимо захватывающе красивой старообрядческой церкви из красного кирпича, в надвинутом по брови шлеме-куполе, мимо маленького книжного с уютным названием "Шекспировская лавка" и магазинчика театральных принадлежностей и аксессуаров, вдоль трамвайных путей, а дальше в арку и за массивную "учрежденческую" дверь.

В этом маленьком очень старом домике раньше была школа шариата, и на стенах и потолках кое-где сохранились суры Корана, долженствующие наставить молодых девиц на нужный путь. Там были странные лесенки и переходы, а окна порой напоминали застекленные бойницы - так толсты были стены и так узки окошки; там плелись шнуры судеб - такие пестрые и гибкие...

Но суть не в этом.

В первый раз я увидела мою волшебную леди именно там.

Дело в том, что в этом покрытом вычурной чужеродной лепниной домике мы оказались за одним и тем же - чтобы попробовать крепость зубов и гибкость ума на очередном куске гранита науки. В первый раз она привлекла мое внимание перед очередной лекцией, хотя я стала наблюдать за ней скорее от раздражения, нежели от восхищения. Ворох буйных непослушных волос, кукольная тогда еще мордашка, пара коньячного цвета глаз, улыбка, бойкое девичье щебетанье - так ведут себя хорошенькие, недурно успевающие и пользующиеся популярностью как у сверстников, так и у учителей школьницы. И эта ужасная, цвета морской волны юбка - только что вышедшей из моды минимальной длины. Я наблюдала, отрываясь от чтения, складывала впечатления, как сухие листья между книжных страниц. Потом выяснилось, что "бойкая школьница" довольно умна. Я даже со временем примирилась с ее постоянными вопросами преподавателю по поводу и без повода, тем более, что со временем их становилось все меньше - барышни учились.

Потом было лето, на которое мы разбежались в разные стороны, чтобы встретиться только в конце августа. И чтобы с удивлением обнаружить, что я очень рада ее видеть.

Мы начали общаться - сначала по чуть-чуть, чтобы не отравиться, потом, привыкая к ядам нашего общения, мы стали общаться чаще - находя общее и различное, выбивая словами аметисты и янтарь из ткани бытия, разглядывая чешую мирового змея, и колупая острыми наманикюренными ноготками кору Иггдрасиль, любуясь осенними листьями и желтыми цветами, скитаясь по лабиринтам городских улиц, смачивая губы ромом и абсентом.

Мы остались разными - но души давно пустили корни друг в друга. Я люблю ее голос и хрупкие запястья, любуюсь манерой движенья и летом ресниц, ловлю тепло улыбок и снег мыслей... Я даже смирилась с ее дурацкими темными ментоловыми сигаретами. Моя хрупкая фарфоровая Ю стала мне ближе многих и многих, став не половинкой, конечно, - скорее отражением, - точно таким же отражением, как я для нее.

Я очень люблю тебя, мой печальный Ангел.

И я буду терпеливо ждать, пока ты срастишь свои изломанные крылья.