Будильник звонить отказался. То есть совсем. Конечно, надо было проверить, поставила ли я его на нужное время, и не разрядилась ли батарея, но...
Когда я все же вернулась в эту реальность, на улице уже было светло, дети торопились в школу, а часы злорадно показывали полчаса до начала рабочего дня.
Дальше мне пришлось минут пятнадцать чувствовать себя то ли участником сольного скифского танца с акинаками, то ли исполнителем сиртаки в момент, когда движения уже должны стать очень и очень быстрыми.
Но во всем есть своя забавная сторона, мне уже давно не приходилось собираться на работу за четверть часа, тем более напевая, что "...я проснулся утром, одетым, в кресле...", и при этом успевая за этот незначительный отрезок времени слегка подкраситься, изобразить себе кофе и совершить еще с пяток обязательных утренних ритуалов.
В такое утро позволительно не замечать ничего вокруг - ни людей, ни машин, ни деревьев, ни утреннего тумана. Можно только чувствовать ветер, играющий с моими волосами, холодный и сильный, как и положено Ветру Поздней Осени.
От вчерашнего вечера осталось ощущение горящих в темноте глаз и огненных капель, стекающих с моих пальцев.
Еще - ощущения ветра и дождя, темных ночных покрывал, падающих на город, туманного шелка, желто-оранжевых, злобно шипящих фонарных огней, мокрого дыма клубящихся туч, скольжения... скольжения между небом и землей, не касаясь ни того ни другого, скольжения между холодом улиц и теплом домов, между темнотой и светом, между людьми и одиночеством, природой и городом, мой ночной танец на лезвии ятагана или скольжение на зыбком и норовистом, вспененном гребне волны этой реальности...
Слишком хорошо в городской, разбавленной темноте. И хорошо наблюдать гипнотическое мелькание городских огней, мелькающих за стеклами машины, наблюдать, уютно устроившись на заднем сидении и даже не испытывая желания разбавить восприятие смерчиком табачного дыма.