Город, золотистый и прозрачный, как капли меда в сотах.

Прозрачный, как кристалл берилла, который я так любила крутить между пальцами, подставляя его грани солнечным лучам.

Город, укутанный в голубоватую прозрачную дымку, в шелест ветра, в разноголосый человеческий гомон, в колокольный звон.

Вкрадчивый и тихий, старый и сильный, легкий и нежный город водил меня по своим улицам, а я, поднимаясь и спускаясь то по асфальтовым, то по брусчатым мостовым, дышала им, и солнечным светом, и ветром с реки и весной, которая уже растаяла и пролилась, тоже не устояв перед его очарованием.

Я, как оказалось, безнадежно влюблена в самый воздух, в омелу на дубах, в старые домики с ажурными балкончиками, в другие домики, с лепниной, в домики из старого камня и оштукатуренные, в башенки и флюгеры, в деревянные домики-малютки, в упитанных кариатид, смешных грифонов и львов, в изгибающиеся улицы, в Андреевский и Подол, в золоченые и синезвездные купола, в лесенки и спуски.

Несколько дней кряду я просыпалась от солнца в окно, и весь день можно было бродить по центру, запрокидывая лицо к пронзительно-синему, глубокому небу, подставляя лицо и ладони ласке солнечных лучей, щекой прижимаясь к летящему ветру, а устав, забираться в какую-нибудь кофейню, попросить черного кофе и рюмку Вана Таллинн, и глотать этот горький и сладкий яд, понимая его несостоятельность перед тем ядом, каким пропитал меня город...