Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
...В просторной нише, в окружении разнообразных амулетов - свисающих с гвоздиков или попросту наклеенных на стену - покоилась большая, сплетенная из прутьев клетка, и в клетке той лежало на боку удивительное существо: по виду - совершенно лиса, заросшая длинной, ослепительно белой шерстью, кое-где свалявшейся в неопрятные сосульки; от шерсти исходило мягкое, но вполне заметное сияние.
- Почтенная тетушка... - с дрожью в голосе вымолвил старший тангут, опускаясь на колени перед клеткой; младший пал рядом с ним, по щекам его катились слезы. - Зачем вы, почтенная тетушка... Мы так долго вас искали...
При звуке его голоса существо в клетке с трудом подняло голову и уставилось на тангутов. Богдан, не отрывавший от удивительной лисицы изумленного взгляда, был готов поклясться, что огромные темные ее очи тоже наполнились слезами, а мордочка сморщилась и губы дрогнули в... улыбке?! Богдан почувствовал, что все плывет перед глазами, и только огромное усилие воли помогло ему не упасть. А может, крепкие руки Бага поддержали; минфа не смог потом вспомнить.
Лисица между тем зашевелилась, с трудом поднялась на дрожащие лапы и просунула нос сквозь редкие прутья. Стало видно, что у нее не один хвост - несколько! Так сразу сосчитать их было затруднительно, но теперь Баг готов был поверить на слово, что их - и впрямь девять. Два нервно подергивались, один стоял торчком - видимо, от радости; остальные бессильно обвисли. Слезы текли по мордочке преждерожденного чуда природы и капали на распластанную по дну узилища шелковую подушку, на ложе заточения.
"Какая же она старая", - содрогаясь от жалости, подумал Богдан.
(с) Х.в.З.
- Почтенная тетушка... - с дрожью в голосе вымолвил старший тангут, опускаясь на колени перед клеткой; младший пал рядом с ним, по щекам его катились слезы. - Зачем вы, почтенная тетушка... Мы так долго вас искали...
При звуке его голоса существо в клетке с трудом подняло голову и уставилось на тангутов. Богдан, не отрывавший от удивительной лисицы изумленного взгляда, был готов поклясться, что огромные темные ее очи тоже наполнились слезами, а мордочка сморщилась и губы дрогнули в... улыбке?! Богдан почувствовал, что все плывет перед глазами, и только огромное усилие воли помогло ему не упасть. А может, крепкие руки Бага поддержали; минфа не смог потом вспомнить.
Лисица между тем зашевелилась, с трудом поднялась на дрожащие лапы и просунула нос сквозь редкие прутья. Стало видно, что у нее не один хвост - несколько! Так сразу сосчитать их было затруднительно, но теперь Баг готов был поверить на слово, что их - и впрямь девять. Два нервно подергивались, один стоял торчком - видимо, от радости; остальные бессильно обвисли. Слезы текли по мордочке преждерожденного чуда природы и капали на распластанную по дну узилища шелковую подушку, на ложе заточения.
"Какая же она старая", - содрогаясь от жалости, подумал Богдан.
(с) Х.в.З.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Меня почти засыпало делами, почти до подбородка, до глаз, до макушки. Перерыв? Пожалуй.
Пачка драгоценной Голубой Горы - в самом дальнем углу ящика стола. Достать, вдохнуть запах, впитавший в себя ветры и солнечные лучи Ямайки, тепло ладоней сборщиков, ярость огня, на котором жарились зерна. Согреть маленькую медную джезву. Бережно насыпать кофе. Добавить пару горошин белого перца и зернышко кардамона. Залить водой со льдом. Подождать, пока, пофыркивая и шипя, огненный бальзам не попытается выбраться на волю. Наполнить маленькую чашечку. Устроиться по-турецки в рабочем кресле. Поставить пепельницу поближе. И сделать, блаженно улыбаясь, первый глоток...
Пачка драгоценной Голубой Горы - в самом дальнем углу ящика стола. Достать, вдохнуть запах, впитавший в себя ветры и солнечные лучи Ямайки, тепло ладоней сборщиков, ярость огня, на котором жарились зерна. Согреть маленькую медную джезву. Бережно насыпать кофе. Добавить пару горошин белого перца и зернышко кардамона. Залить водой со льдом. Подождать, пока, пофыркивая и шипя, огненный бальзам не попытается выбраться на волю. Наполнить маленькую чашечку. Устроиться по-турецки в рабочем кресле. Поставить пепельницу поближе. И сделать, блаженно улыбаясь, первый глоток...
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Не могу удержаться... ощущение, что впервые увидела это четверостишие.
Наш мир - аллея молодая роз,
Хор соловьев, прозрачный рой стрекоз.
А осенью? Безмолвие и звезды,
И мрак твоих распущенных волос...
Рубаи, упавшее мне в ладони осенью... не забуду.
Наш мир - аллея молодая роз,
Хор соловьев, прозрачный рой стрекоз.
А осенью? Безмолвие и звезды,
И мрак твоих распущенных волос...
Рубаи, упавшее мне в ладони осенью... не забуду.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Рубайят
Небо - пояс загубленной жизни моей,
Слезы павших, - соленые волны морей.
Рай - блаженный покой после страстных усилий,
Адский пламень - лишь отзвук угасших страстей.
Небо - пояс загубленной жизни моей,
Слезы павших, - соленые волны морей.
Рай - блаженный покой после страстных усилий,
Адский пламень - лишь отзвук угасших страстей.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Отличнейшая фраза, только что прозвучавшая на работе:
"Мне, как начальнику бэк-офиса, положено два мусорных ведра"
"Мне, как начальнику бэк-офиса, положено два мусорных ведра"
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Нежность начинается у горла, проводит шероховатыми ладошками по плечам и течет, течет вниз, обволакивая теплым, звучащим как нижнее фа, покровом. Нежность страшна, как шаровая молния в горах, - но только если не выпускать ее, если держать в себе. Я - выпускаю
В этрускской полуулыбке, в застывшести моих черт, в полуприкрытых глазах и откинутой голове...
Просто тянусь мыслями к чужим путаным снам, к дреме и теплу.
И улыбка вплетается в ткань сегодняшнего дня
В этрускской полуулыбке, в застывшести моих черт, в полуприкрытых глазах и откинутой голове...
Просто тянусь мыслями к чужим путаным снам, к дреме и теплу.
И улыбка вплетается в ткань сегодняшнего дня
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Ох, какая песня... Милорд, похоже, догадался, кто такая Сольвейг.
Любопытная фраза: "Видимо, я здесь один, у кого факты и стиль дневника совпадают с жизнью"
Какая милая пафосность...
Любопытная фраза: "Видимо, я здесь один, у кого факты и стиль дневника совпадают с жизнью"
Какая милая пафосность...
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Вечером - Арбат, с его плитчатой мостовой, кошмарными памятниками, парящими в пространстве сумерек светящимися шариками фонарей.
Всего лишь рамка для нечаянной, спонтанной встречи, встречи-улыбки, встречи-восприятия, встречи-любопытства.
Гляделась как в бронзовое, темное, полированное зеркало - вроде бы я, но точно не я.
Ощущение - тепло.
Кончиками пальцев, сердцевинами жадных ладоней чувствовать.
Говорить так, будто знали друг друга всю жизнь, а сейчас встретились после долгой разлуки.
Вспоминать ощущение, когда кровь чует родство.
В тихом полумраке арбатского ресторанчика шипело пеной Крушовице, иногда звякал колокол над барной стойкой, скользила беседа, скользили взгляды. Палочки сигарет становились дымком и таяли в воздухе. Свеча в керамическом дырчатом плену кидалась пятнышками живого света.
Утром после короткой ночи небо было расчерчено белесыми полосками, будто мокрой кистью размывали акварель. Утром кофе плеснулся в чашку, посветлел ликом от сливок и коснулся моих губ пробуждающей лаской.
Утром... любимое: ты спишь, спрятав желтизну глаз за покровами век, храня тень улыбки в уголках губ и на скулах, я тихонько скольжу мимо, тихо чертыхаясь на братские объятия, изображаемые расческой и моими волосами, шуршу одеждой, отпускаю бродить по комнате терпкий запах Гуччи.
Утро, сотканное из шелка.
Всего лишь рамка для нечаянной, спонтанной встречи, встречи-улыбки, встречи-восприятия, встречи-любопытства.
Гляделась как в бронзовое, темное, полированное зеркало - вроде бы я, но точно не я.
Ощущение - тепло.
Кончиками пальцев, сердцевинами жадных ладоней чувствовать.
Говорить так, будто знали друг друга всю жизнь, а сейчас встретились после долгой разлуки.
Вспоминать ощущение, когда кровь чует родство.
В тихом полумраке арбатского ресторанчика шипело пеной Крушовице, иногда звякал колокол над барной стойкой, скользила беседа, скользили взгляды. Палочки сигарет становились дымком и таяли в воздухе. Свеча в керамическом дырчатом плену кидалась пятнышками живого света.
Утром после короткой ночи небо было расчерчено белесыми полосками, будто мокрой кистью размывали акварель. Утром кофе плеснулся в чашку, посветлел ликом от сливок и коснулся моих губ пробуждающей лаской.
Утром... любимое: ты спишь, спрятав желтизну глаз за покровами век, храня тень улыбки в уголках губ и на скулах, я тихонько скольжу мимо, тихо чертыхаясь на братские объятия, изображаемые расческой и моими волосами, шуршу одеждой, отпускаю бродить по комнате терпкий запах Гуччи.
Утро, сотканное из шелка.
вторник, 16 сентября 2003
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Вечер странного дня, вечер сумасшедшего дня, шебутного и нервного.
Настроение было. Сейчас я поймаю его за хвост и водворю обратно - чтобы было и впредь.
Забавно: в последнее время, стоит мне только утвердиться в блаженном, мурлыкающем состоянии, подумать, что все в конце-концов хорошо - как меня пытаются спустить с небес на землю. И я уже начинаю на это злиться.
Нет. Сегодняшнее настроение у меня не отнять. Даже у тебя это не получится.
Гуччи Раш оросили запястья. Можно спрятаться за волной запаха - сандал, ваниль, пачули, бергамот, какие-то неизвестные мне цветы...
Чашку крепчайшего кофе - я сегодня, похоже, переусердствовала, если "ежедневный кофе" кажется мне чрезмерно крепким.
Голоса в телефонной трубке. Работа, дом, работа, друзья, работа, начальство, работа, работа... Сколько на работе не оставайся после официального окончания рабочего дня - ровно столько и будут находиться дела, проверено. Но лучше все же сделать их сегодня, нежели завтра. Хотя... завтра все равно на работе почти "ночевать", очень важная встреча назначена на начало восьмого. Следовательно дома раньше десяти не буду. Неважно...
Скоро будет сумеречный город, который примет меня в сырые вечерние объятья.
Настроение было. Сейчас я поймаю его за хвост и водворю обратно - чтобы было и впредь.
Забавно: в последнее время, стоит мне только утвердиться в блаженном, мурлыкающем состоянии, подумать, что все в конце-концов хорошо - как меня пытаются спустить с небес на землю. И я уже начинаю на это злиться.
Нет. Сегодняшнее настроение у меня не отнять. Даже у тебя это не получится.
Гуччи Раш оросили запястья. Можно спрятаться за волной запаха - сандал, ваниль, пачули, бергамот, какие-то неизвестные мне цветы...
Чашку крепчайшего кофе - я сегодня, похоже, переусердствовала, если "ежедневный кофе" кажется мне чрезмерно крепким.
Голоса в телефонной трубке. Работа, дом, работа, друзья, работа, начальство, работа, работа... Сколько на работе не оставайся после официального окончания рабочего дня - ровно столько и будут находиться дела, проверено. Но лучше все же сделать их сегодня, нежели завтра. Хотя... завтра все равно на работе почти "ночевать", очень важная встреча назначена на начало восьмого. Следовательно дома раньше десяти не буду. Неважно...
Скоро будет сумеречный город, который примет меня в сырые вечерние объятья.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Наверное, я ее еще люблю, мою нежную Джу с ее нервами и улыбками, с сумасшествиями и пальцами, которые с одинаковой легкостью раскручивали китайские веера, глянцевые картинки Таро, осенние листья, колесики зажигалок, листочки книг, Кортасара, сны и сказки. Наверное, я еще люблю Джу, с ее теплым коньяком глаз, черными длинными сигаретами и независимой походкой.
Наверное, я еще вспоминаю звук ее смеха и шипение фраз, абсент с лимонным соком и вечные смсочные вопли Нокии, длинные ноги, затянутые в прозрачный шелк и прочее, прочее, прочее...
Наверное.
Наверное, мне до сих пор больно.
Наверное, мне до сих пор страшно.
Наверное...
Я потеряла свою японскую куклу-гейшу, разглядывающую на осенней лужайке бабочку с оторванным крылом.
Потеряла... Жалею?
Жалею, что потеряла Джу.
Не жалею, что ушла от существа, котороя я увидела одним летним днем на перроне Щелковской.
Наверное, Джу уже умерла, наверное, вместо нее сейчас живет кто-то другой...
Наверное, я еще вспоминаю звук ее смеха и шипение фраз, абсент с лимонным соком и вечные смсочные вопли Нокии, длинные ноги, затянутые в прозрачный шелк и прочее, прочее, прочее...
Наверное.
Наверное, мне до сих пор больно.
Наверное, мне до сих пор страшно.
Наверное...
Я потеряла свою японскую куклу-гейшу, разглядывающую на осенней лужайке бабочку с оторванным крылом.
Потеряла... Жалею?
Жалею, что потеряла Джу.
Не жалею, что ушла от существа, котороя я увидела одним летним днем на перроне Щелковской.
Наверное, Джу уже умерла, наверное, вместо нее сейчас живет кто-то другой...
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
А Музы тоже иногда болеют. Тускнеют глазами, теряют перья из крыльев, не прилетают, сидят дома, нахохлившись, укутавшись шерстяными пледами и ждут своих, никому не известных музовских докторов.
Музы хлюпают носом, говорят хрипло, жалуются, что голос как чужой.
Музы говорят, что им очень плохо, и при этом жалостно шмыгают и откашливаются.
Музы, пренебрегая служебными и прочими обязанностями, остаются в постели и пьют чай с медом и глотают таблетки.
А я, отправив Музе воздушный поцелуй, занимаюсь делами и держу в мыслях будущий одинокий вечер не у одра.
Музы хлюпают носом, говорят хрипло, жалуются, что голос как чужой.
Музы говорят, что им очень плохо, и при этом жалостно шмыгают и откашливаются.
Музы, пренебрегая служебными и прочими обязанностями, остаются в постели и пьют чай с медом и глотают таблетки.
А я, отправив Музе воздушный поцелуй, занимаюсь делами и держу в мыслях будущий одинокий вечер не у одра.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Затишье. Брожу по комнате босиком, ощущая ступнями мягкость бежевого ковролина. Брожу с чашкой кофе в руках, поглядывая искоса на подаренные Sea Shells.
Комп время от времени издает вопросительный писк, видимо, пытаясь выяснить, буду я доделывать отчет или брошу его на середине.
В телефонной трубке только что шуршал голос Вредоносного Ангела.
Писала у-мэйл в дополнение к сделанному комментарию - и потеряла. Теперь пытаюсь понять: схлопнула ли я окошко случайно или все же решила не его не отправлять.
В офисе - тишина. Только запах кофе ходит из комнаты в комнату.
Комп время от времени издает вопросительный писк, видимо, пытаясь выяснить, буду я доделывать отчет или брошу его на середине.
В телефонной трубке только что шуршал голос Вредоносного Ангела.
Писала у-мэйл в дополнение к сделанному комментарию - и потеряла. Теперь пытаюсь понять: схлопнула ли я окошко случайно или все же решила не его не отправлять.
В офисе - тишина. Только запах кофе ходит из комнаты в комнату.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Что нужно для появления блаженной улыбки?
Правильно.
Запарка на работе, с которой на пределе, но справляешься.
Глоток кофе с корицей, ухваченный между беготней и клиентами.
Фотография, страничку с которой открываешь с самого утра, чтобы можно было быстренько на нее взглянуть.
Проблема, которая только что была решена - мною, лично и не без изящества.
Предчувствие вечера после такого суматошного денька.
Правильно.
Запарка на работе, с которой на пределе, но справляешься.
Глоток кофе с корицей, ухваченный между беготней и клиентами.
Фотография, страничку с которой открываешь с самого утра, чтобы можно было быстренько на нее взглянуть.
Проблема, которая только что была решена - мною, лично и не без изящества.
Предчувствие вечера после такого суматошного денька.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Призрачное утро, закрывающее своим серо-светящимся, полупрозрачным телом отступающую ночь. Холодный воздух гуляет по комнате, всю ночь были открыты окна, с опаской выпутываю из одеяла руку, чтобы отключить будильник.
Босиком - по холодному полу. Босиком - как по лезвиям, в рваном ритме, кружусь, закрывая окно в комнате, отдергивая шторы, наполняя чайник холодной водой, добавляя пахнущее иланг-илангом масло в горячую ванну... босиком...
Приятно, когда вода стекат по волосам, неприятно, что их вот-вот придется спешно сушить и укладывать.
Лениво или не лениво? Нет, скорее нет. Мелко нарезаю кубиками персик, яблоки и банан, кидаю несколько виноградин и чайную ложку меда - чем не завтрак. Чай распространяет запах жасмина. Спешно рисую черным, коричневым и бежевым по коже цвета porcelain, меняя кисточки, смотрю на отражение из под полуопущенных век...
Девочка, ты в своем уме? -- Нет, в Мэри-Эннином...
Улыбаюсь.
Выпивая жасминовый запах читаю два маленьких фанфика по следам Лукьяненко.
Музыки, самую капельку музыки для старта. Закрыв глаза, выбираю:
Не ходи ко мне, желанная,
Не стремись развлечь беду -
Я обманут ночью пьяною,
До рассвета не дойду;
Ох, встану, выйду, хлопну дверью я -
Тишина вокруг села -
Опадают звезды перьями
На следы когтистых лап.
Пряный запах темноты,
Леса горькая купель,
Медвежонок звался ты,
Вырос - вышел лютый зверь...
Чтобы музыка добавила яростной нежности, чтобы провела когтями вдоль хребта, чтобы пощечины нот падали на скулы... чтобы жить.
Босиком - по холодному полу. Босиком - как по лезвиям, в рваном ритме, кружусь, закрывая окно в комнате, отдергивая шторы, наполняя чайник холодной водой, добавляя пахнущее иланг-илангом масло в горячую ванну... босиком...
Приятно, когда вода стекат по волосам, неприятно, что их вот-вот придется спешно сушить и укладывать.
Лениво или не лениво? Нет, скорее нет. Мелко нарезаю кубиками персик, яблоки и банан, кидаю несколько виноградин и чайную ложку меда - чем не завтрак. Чай распространяет запах жасмина. Спешно рисую черным, коричневым и бежевым по коже цвета porcelain, меняя кисточки, смотрю на отражение из под полуопущенных век...
Девочка, ты в своем уме? -- Нет, в Мэри-Эннином...
Улыбаюсь.
Выпивая жасминовый запах читаю два маленьких фанфика по следам Лукьяненко.
Музыки, самую капельку музыки для старта. Закрыв глаза, выбираю:
Не ходи ко мне, желанная,
Не стремись развлечь беду -
Я обманут ночью пьяною,
До рассвета не дойду;
Ох, встану, выйду, хлопну дверью я -
Тишина вокруг села -
Опадают звезды перьями
На следы когтистых лап.
Пряный запах темноты,
Леса горькая купель,
Медвежонок звался ты,
Вырос - вышел лютый зверь...
Чтобы музыка добавила яростной нежности, чтобы провела когтями вдоль хребта, чтобы пощечины нот падали на скулы... чтобы жить.
понедельник, 15 сентября 2003
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Вчера приезжал мой Вредоносный Ангел, только что вернувшийся из каких-то дальних, непонятных городов-на-горе...
Вместе с Ангелом в доме появился мед, целая банка янтарно-желтого текучего восторга, пахнущего травами и пчелами, отдавшегося в памяти мандельштамовской строчкой, которая вовсе не о том...
Бутылка македонского вина обернулась глинтвейном, вобрав в себя ароматы корицы и кардамона, имбиря и муската, гвоздичек, белого перца, апельсиновой цедры и зеленых яблок.
Окно распахнулось перед дыханием ветра, полетели листочки фотографий, слова, рисунки, книжные строчки, цитаты, взгляды...
Горячий глинтвейн исходил сладким ядом на губах, шоколадный пирог рассыпался крошками, пустая бутылка все время норовила скатиться под ноги, высекая своим поведеним искорки смеха из душ.
Потом сигареты смешивались с молчанием, шелк остриженных волос откидывался со лба, взгляды, взгляды, взгляды...
Вечером было явление Музы с дачными цветами и плодами садово-огородного творчества.
Вечером звенели гитарные струны и звякали льдинки в стакане с Гленливетом.
Вечером скользили улыбки и нервы.
Вечером мы нашли за пазухой у Ангела температуру, и в чашках задымился чай. Мы сделали невероятное открытие, что пельмени с медом - это не так страшно, как может показаться, а даже где-то вкусно.
Вечером зажглись фонари, разбивая темноту, вечером тихо шуршали шинами проезжающие мимо машины, вечером сумерки сменились темнотой...
И началась осенняя ночь.
Вместе с Ангелом в доме появился мед, целая банка янтарно-желтого текучего восторга, пахнущего травами и пчелами, отдавшегося в памяти мандельштамовской строчкой, которая вовсе не о том...
Бутылка македонского вина обернулась глинтвейном, вобрав в себя ароматы корицы и кардамона, имбиря и муската, гвоздичек, белого перца, апельсиновой цедры и зеленых яблок.
Окно распахнулось перед дыханием ветра, полетели листочки фотографий, слова, рисунки, книжные строчки, цитаты, взгляды...
Горячий глинтвейн исходил сладким ядом на губах, шоколадный пирог рассыпался крошками, пустая бутылка все время норовила скатиться под ноги, высекая своим поведеним искорки смеха из душ.
Потом сигареты смешивались с молчанием, шелк остриженных волос откидывался со лба, взгляды, взгляды, взгляды...
Вечером было явление Музы с дачными цветами и плодами садово-огородного творчества.
Вечером звенели гитарные струны и звякали льдинки в стакане с Гленливетом.
Вечером скользили улыбки и нервы.
Вечером мы нашли за пазухой у Ангела температуру, и в чашках задымился чай. Мы сделали невероятное открытие, что пельмени с медом - это не так страшно, как может показаться, а даже где-то вкусно.
Вечером зажглись фонари, разбивая темноту, вечером тихо шуршали шинами проезжающие мимо машины, вечером сумерки сменились темнотой...
И началась осенняя ночь.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Скоро станет вечер, солнце прильнет к горизонту, зардеется от близости земли и начнет алыми лучами поливать мой город.
Скоро я, стукнув каблуками, спрыгну с веток рабочих ужасов на дорогу домой.
И скоро одинокий дом примет меня теплом комнат, уютом закипающего чайника, свежестью из-за открытых окон, терпкой нежностью горячей воды в ванной, голосом Арефьевой из динамиков, шорохом книжных страниц.
Огоньки свечей разбавят сумерки, может быть лягут на стол между двух теплых огоньков несколько карт Таро, выстраивая возможную реальность и обозначая дорожку в нее... может быть...
Просто еще один вечер, что я проведу наедине с тишиной и сумерками...
Скоро я, стукнув каблуками, спрыгну с веток рабочих ужасов на дорогу домой.
И скоро одинокий дом примет меня теплом комнат, уютом закипающего чайника, свежестью из-за открытых окон, терпкой нежностью горячей воды в ванной, голосом Арефьевой из динамиков, шорохом книжных страниц.
Огоньки свечей разбавят сумерки, может быть лягут на стол между двух теплых огоньков несколько карт Таро, выстраивая возможную реальность и обозначая дорожку в нее... может быть...
Просто еще один вечер, что я проведу наедине с тишиной и сумерками...
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Не верю... она меня покинула! Она... моя температура, что прогостила у меня целых четыре дня.
Почувствовала себя выздоровевшей... Любопытное ощущение, будто вся лихорадка умещалась в одном глотке воздуха и я неожиданно для себя его выдохнула.
На радостях сварила себе кофе с медом - крохотную фарфоровую чашечку, ровно на два глотка.
Чуточку пожалела, что упустила полнолуние.
На столе - неожиданно - порядок, основные дела завершены, остались мелочи, текучка.
Колпак тишины в комнате... почти полной, шуршит и щелкает принтер, где-то за дверью безнадежно трещит телефон...
Выстукивая на клавиатуре рваный ритм нынешних настроений, вдыхая запах кофе, шурша распечатками пропускаю между пальцев время, щелкаю мышкой, прокручивая вокруг себя феерию чужих жизней...
читаю дневники. И собираюсь заниматься этим до вечера.
Почувствовала себя выздоровевшей... Любопытное ощущение, будто вся лихорадка умещалась в одном глотке воздуха и я неожиданно для себя его выдохнула.
На радостях сварила себе кофе с медом - крохотную фарфоровую чашечку, ровно на два глотка.
Чуточку пожалела, что упустила полнолуние.
На столе - неожиданно - порядок, основные дела завершены, остались мелочи, текучка.
Колпак тишины в комнате... почти полной, шуршит и щелкает принтер, где-то за дверью безнадежно трещит телефон...
Выстукивая на клавиатуре рваный ритм нынешних настроений, вдыхая запах кофе, шурша распечатками пропускаю между пальцев время, щелкаю мышкой, прокручивая вокруг себя феерию чужих жизней...
читаю дневники. И собираюсь заниматься этим до вечера.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Крутится в мыслях, просится на губы, щекочется... Шепчу.
Я ниоткуда
Пришел расколоть
Единое чудо
На душу и плоть,
Державу природы
Я должен рассечь
На песню и воды,
На сушу и речь
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
Я сын твой, отрада
Твоя, Авраам,
И жертвы не надо
Моим временам,
А сколько мне в чаше
Обид и труда...
И после сладчайшей
Из чаш - никуда?
(с) А.Т.
Я ниоткуда
Пришел расколоть
Единое чудо
На душу и плоть,
Державу природы
Я должен рассечь
На песню и воды,
На сушу и речь
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
Я сын твой, отрада
Твоя, Авраам,
И жертвы не надо
Моим временам,
А сколько мне в чаше
Обид и труда...
И после сладчайшей
Из чаш - никуда?
(с) А.Т.
Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Хочется сейчас же, немедленно, не теряя ни минуты, читать Меира Шалева, Севелу и Шолома Алейхема...
И давно со мной такого не было...
Не хватает невероятной музыкальности и щемящей тоски их прозы...
И давно со мной такого не было...
Не хватает невероятной музыкальности и щемящей тоски их прозы...