Сначала сделала стойку на случайную фотографию на яндексе. Потом открыла целый альбом и сказала "ах!".
А потом выяснилось, что это нынешний проект Дарьи Чужой (той, чей "Музей мифов и суеверий русского народа" мне крайне симпатичен) - проект Другой мир в деревне Ивашково.
Мир порой кажется каким-то подозрительно маленьким и тесным.



весь альбом
форум с историей их лошадей

@темы: славяника, традиции

---

В следующей фразе - никакого пафоса, хоть так может и показаться - только суровая физиологическая правда жизни.
Мне надо это записать, чтобы помнить.

Как немного порой надо, чтобы дышать.

@темы: breath, психосоматика

---

Внезапно выяснила, что "Три медведя" - не русская сказка, а вовсе даже английская, впервые изданная Робертом Саути в 1837 году, а на русский переведенная (пересказанная?) Толстым.
У Саути в качестве героини выступает не девочка, а старушка, но есть и другой вариант сказки (его нашли позже; до этого предполагалось, что Саути сам написал эту сказку, но после второго варианта стало понятно, что сказка все же народная в пересказе), где героиней является лисица.
Вариант с девочкой появился также на английском языке в 1849 году при переиздании книги Кандаллом (Joseph Cundall) и закрепился; тогда же большой, средний и маленький медведь превратились в папу-медведя, маму-медведицу и их медвежонка.

Кто-то ел мой порридж!

The Story of the Three Bears
By Robert Southey

ONCE upon a time there were three Bears, who lived together in a house of their own in a wood. One of them was a Little, Small, Wee Bear; and one was a Middle-sized Bear, and the other was a Great, Huge Bear. They had each a pot for their porridge, a little pot for the Little, Small, Wee Bear; and a middle-sized pot for the Middle Bear; and a great pot for the Great, Huge Bear. And they had each a chair to sit in: a little chair for the Little, Small, Wee Bear; and a middle-sized chair for the Middle Bear; and a great chair for
the Great, Huge Bear. And they had each a bed to sleep in: a little
bed for the Little, Small, Wee Bear; and a middle-sized bed for the Middle Bear; and a great bed for the Great, Huge Bear.

One day, after they had made the porridge for their breakfast and poured it into their porridge pots, they walked out into the wood while the porridge was cooling, that they might not burn their mouths by beginning too soon to eat it. And while they were walking a little old woman came to the house. She could not have been a good, honest, old woman; for, first, she looked in at the window, and then she peeped in at the keyhole, and, seeing nobody in the house, she lifted the latch. The door was not fastened, because the bears were good bears, who did nobody any harm, and never suspected that anybody would harm them. So the little old woman opened the door and went in; and well pleased she was when she saw the porridge on the table. If she had been a good little old woman she would have waited till the bears came home, and then, perhaps, they would have asked her to breakfast, for they were good hears-a little rough or so, as the manner of bear's is, but for all that very good-natured and hospitable. But she was an impudent, bad old woman, and set about helping herself.

So first she tasted the porridge of the Great Huge Bear, and that was too hot for her; and she said a bad word about that. And then she tasted the porridge of the Middle Bear, and that was too cold for her; and she said a bad word about that, too. And then she went to the porridge of the Little, Small, Wee Bear, and tasted that, and that was neither too hot nor too cold, but just right; and she liked it so well that she ate it all up; but the naughty old woman said a bad word about the little porridge pot, because it did not hold enough for her.

Then the little old woman sat down in the chair of the Great, Huge Bear, and that was too hard for her. And then she sat down in the chair of the Middle Bear, and that was too soft for her. And then she sat down in the chair of the Little Small, Wee Bear, and that was neither too hard nor too soft, but just right. So she seated herself in it, and there she sat till the bottom of the chair came out, and down came she, plump upon the ground. And the naughty old woman said wicked words about that, too.

Then the little old woman went upstairs into the bedchamber in which the three Bears slept. And first she lay down upon the bed of the Great, Huge Bear, but that was too high at the head for her. And next she lay down upon the bed of the Middle Bear, and that was too high at the foot for her. And then she lay down upon the bed of the Little, Small, Wee Bear, and that was neither too high at the head nor at the foot, but just right. So she covered herself up comfortably, and lay there till she fell asleep. By this time the three Bears thought their porridge would be cool enough, so they came home to breakfast. Now the little old woman had left the spoon of the Great, Huge Bear standing in his porridge.

"SOMEBODY HAS BEEN AT MY PORRIDGE!"

said the Great, Huge Bear, in his great gruff voice. And when the Middle Bear looked at his, he saw that the spoon was standing in it, too. They were wooden spoons; if they had been silver ones the naughty old woman would have put them in her pocket.

"SOMEBODY HAS BEEN AT MY PORRIDGE!"

said the middle Bear, in his middle voice.

Then the Little, Small, Wee Bear looked at his, and there was the spoon in the porridge pot, but the porridge was all gone.

"SOMEBODY HAS BEEN AT MY PORRIDGE, AND HAS EATEN IT ALL UP!"

said the Little, Small, Wee Bear, in his little, small, wee voice.

Upon this the three Bears, seeing that some one had entered their house and eaten up the Little, Small, Wee Bear's breakfast, began to look about them. Now the little old woman had not put the hard cushion straight when she rose from the chair of the Great, Huge Bear.

"SOMEBODY HAS BEEN SITTING IN MY CHAIR!"

said the Great, Huge Bear, in his great, rough, gruff voice.

And the little old woman had squatted down the soft cushion of the Middle Bear.

"SOMEBODY HAS BEEN SITTING IN MY CHAIR!"

said the Middle Bear, in his middle voice.

And you know what the little old woman had done to the third chair.

"SOMEBODY HAS BEEN SITTING IN MY CHAIR, AND HAS SAT THE BOTTOM OUT OF IT!"

said the Little, Small, Wee Bear, in his little, small, wee voice.

Then the three bears thought it necessary that they should make further search; so they went upstairs into their bedchamber. Now the little old woman had pulled the pillow of the Great, Huge Bear out of its place.

"SOMEBODY HAS BEEN LYING IN MY BED!"

said the Great, Huge Bear, in his great, rough, gruff voice.

And the little old woman had pulled the bolster of the Middle Bear out of its place.

"SOMEBODY HAS BEEN LYING IN MY BED!"

said the Middle Bear, in his middle voice.

And when the Little, Small, Wee Bear came to look at his bed, there was the bolster in its place, and upon the pillow was the little old woman's ugly, dirty head-which was not in its place, for she had no business there.

"SOMEBODY HAS BEEN LYING IN MY BED-AND HERE SHE IS!"

said the Little, Small, Wee Bear, in his little, small, wee voice.

The little old woman had heard in her sleep the great, rough, gruff voice of the Great, Huge Bear, but she was so fast asleep that it was no more to her than the moaning of wind or the rumbling of thunder. And she had heard the middle voice of the Middle Bear, but it was only as if she had heard some one speaking in a dream. But when she heard the little, small, wee voice of the Little, Small, Wee Bear, it was so sharp and so shrill that it awakened her at once. Up she started, and when she saw the three bears on one side of the bed she tumbled herself out at the other and ran to the window. Now the window was open, because the Bears, like good, tidy bears as they were, always opened their bedchamber window when they got up in the morning. Out the little old woman jumped, and whether she broke her neck in the fall or ran into the wood and was lost there, or found her way out of the wood and was taken up by the constable and sent to the House of Correction for a vagrant as she was, I cannot tell. But the three Bears never saw anything more of her.

(from The Junior Classics: Volume One, Fairy and Wonder Tales , selected and arranged by William Patten)

@темы: медведи, сказки

---

Мои записи здесь в последнее время не отличаются разнообразием, - прихожу, когда получаю грозное письмо от дайри-сервиса, читаю накопившиеся за полгода комментарии (их наличие всегда меня удивляет); натыкаюсь на несколько своих текстов, о которых я ничего не помню, и размышляю, кто писал моей рукой в эти лохматые годы и какой была моя тогдашняя душа, что смогла принять этого неожиданного писца.

Самый конец весны, почти уже лето: время не дать упасть дневнику в архив.

---

Сообщество рисунков периодически доставляет.
Смотришь и думаешь - о боги, что у этого существа с шеей? оно раньше носило на шее кольца, а потом чья-то жестокая рука их с нее сдернула, и теперь у бедняжки искривление? Почему своих сисек у существа нет, и зачем автор заставил горемыку носить резиновую накладку сильно меньше необходимого размера? Почему один глаз навыкате, а второй явно косит? Почему опорная поверхность ног (лап) такая небольшая? бедняжка же, наверное, постоянно падает. Почему руки толщиной с талию, а пупок выше положенного на ладонь? И главное, никак не удается сообразить, какая из мадонн послужила отдаленным прототипом для лица этого чуда?

---

Годвилль порой радует несказанно:
"Набор игральных суккубиков"

@темы: шельское

---

Еще медвежьих сказок

Котик золотой хвостик [Медведь-зять] (Вятская губерния; сюжетный аналог встречала в пермских сказках)
1. Жил старик да старуха. У старика у старухи были три до́чери. Старик и говорит большо́й дочери: «Сходи-ко за водо́й на колодец». Дочь пошла́, пришла к колодцу: на колодце сидит котик золотой хвостик. Она хотела ево поймать: котик крук колодца, и она круг колодца; котик побежал в полё, и она побежала в в по́лё за ним. Котик в лес, и она в лес.
2. Выскочил медведь и говорит: «Красна де́вица, пойдёшь ли за меня за́муш?» ― «Мне што́, пойду́!» Он привёл её в ы́збу и сказал: «Ну вот, жонка, в две го́рнъницы ходи, а в третью не ходи ― г…ным лы́ком заперъта [которая]!»
3. Когда медведь ушол на охоту, она сходила в дьве го́ръницы, потом заглену́ла в третью, тут стоят три котла́: в одном серебро́ кипит, в другом золото, а в третьем смола́. Она попробовала пальцом во всех котлах и обожгла себе палец.
Верънулся медведь с охоты и говорит: «Жо́нка, поишчи у меня в голо́вке, дак я пойду к тёсче в госьти!» ― «Да нельзя, муженёк, искать-то! палец болит», ― «Што у тебя на пальце?» ― «А лучинку шчепа́ла да занози́ла!» ― «Давай я добу́ду зано́зу!» Стал добывать, да с па́льца-та на́чал ― фъсю и съел.
С сере́дней до́черью случилось то́ же самоё.
4. Пото́м старик посылает младшую дочерь. Младъшая дочка пришла на колодец; на колодце сидит котик золотой хвостик. Она стала ево шма́ть. Котик крук колодца, и она крук колодца, котик побежал в по́лё, и она побежала в полё за ним. Котик в лес, и она в лес.
Медведь выскочил и говорит: «Красна де́вица, пойдёшь ли за меня за́муж?» ― «Мне што, пойду!» Медведь и приказыват: «Ну вот, жонка, в две горницы ходи, а в третью не ходи!» Сам ушол на охоту. Она сходила в две горницы, потом загленула и в третью. Тут стоят три котла, в одном серебро кипит, в другом золото, а в третьем смола. Она взяла веретён десяток и их озолоти́ла и осеребри́ла.
Потом возврашчается медведь с охоты и говорит: «Жена, пеки завтре блино́в! я пойду к тёшче в го́сьти». Жена напекла блинов, накла́ла в песъте́рь (из бересты) и сказала мужу: «Коhда я уйду́, а ты придумаёшь итти в госьти, возми песътерь и понеси́ тёшче госьти́нцы!»
5. Когда медведь вышол из избы, она села в песъте́рь и закрылась. А на́ избу поставила сту́пу и нареди́ла её в своё пла́тьё.
Медведь пришол с охо́ты, взял песътерь и побежал в госьти. Немного попошо́л и говорит сам себе: «Сесьти бы на пенёчик, съести бы колобо́чик ― жо́нина стряпе́нькя, тёшчины госътинцы!» А она сидит в песътере́ да и говорит: «Вижу, вижу, муженёк! не далёко попошо́л, недалёко до батюшка, недалёко и до ма́тушки!» ― «Эка Степа́шка-петигла́зка! Опять уви́дела!»
6. Стал подходить медведь к деревъне; собаки встретили ево и давай кусать. Медведь кое-как добра́лся до до́ма, бросил песътерь на крыльцо и давай беже́ть скорее в лес. Прибега́ёт е своёй избушке и увидел сту́пу на кнеське́, и думает, што ето ево жена. Стал её звать: «Жена, иди сюда! Зачем ты уле́зла на кнезёк?» Она не слушаетца.
Медведь осердился, взял железну клюку́, уцепил за сту́пу и сдёрънул вниз. Ступа упа́ла и прямо медведю в го́лову. Медведя убило, и ска́зку всю уби́ло.

Кот Золотой хвост - второй вариант, подробнее

Кот - золотой хвост
Русская народная сказка

Жили-были старик со старухой, и у них было три дочери. А за горой в лесу жил медведь, у этого медведя был кот — золотой хвост. Вот медведь и говорит: "Кот — золотой хвост, жени меня". Пошел кот — золотой хвост искать невесту. Пришел к деду с бабкой и стал ходить по огороду — по грядкам лазит, по капусте. Увидала старшая дочь в окно: "Тятенька, кот — золотой хвост по грядкам бегает! Тятенька, кот — золотой хвост по грядкам бегает!" —"Беги лови! Беги лови!" Она и побежала его догонять. Кот по грядке — девка по грядке, кот по дорожке — девка по дорожке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку — девка в избушку. Лежит медведь на кровати: "Вот славную хозяюшку ты ко мне привел! Теперь будем жить... Вот ты, хозяюшка, корми меня, пои, я тебе дров принесу. На вот тебе ключи: в этот амбар пойди, в этот амбар пойди, а в этот не ходи — убью!"

Сходила она в тот амбар, в другой; в одном — хлеб, в том — мясо, мед, сало. Захотелось ей и в третий амбар зайти посмотреть, что у него там стоит. Зашла, смотрит — кадки стоят. Открыла первую кадку и пальчиком попробовала, что там есть. Пальчик посмотрела — золотой стал. А это золото было — вода золотая. Испугалась девка, побежала в избушку, завязала пальчик тряпочкой и сидит шьет. Приходит Мишка домой, увидал пальчик завязанный и спрашивает у нее: "Зачем, хозяюшка, пальчик завязала?" — "Обрезала, лапшу крошила и обрезала". — "Ну-ка я посмотрю". — "Ой, больно! Ой, больно!" — "Да ну, посмотрю". Сдернул повязку, а пальчик у нее золотой: "А, так ты в третий амбар ходила!" Раз — ее зарубил и бросил в третий амбар за кадочку. Остался опять один и говорит: "Кот — золотой хвост, жени меня! Кот — золотой хвост, жени меня!" — "Не убивай невест! Не пойду". — "Кот — золотой хвост, жени меня". — "Ну, ладно".

Пошел опять к старику с бабкой в огород и ходит по грядкам с капустой. Увидала средняя дочь и кричит: "Тятенька, мамонька, кот — золотой хвост!" — "Беги лови! Беги лови!" Она и побежала его догонять. Кот по грядке — девка по грядке, кот по дорожке — девка по дорожке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку - девка в избушку. Лежит медведь на кровати: "Вот славную хозяюшку ко мне привел! Теперь будем жить... Вот ты, хозяюшка, корми меня, пои, я тебе дров принесу. На вот тебе ключи: в этот амбар ходи, в этот амбар ходи, а в этот не ходи — убью".

Сходила она в тот амбар, в другой: в одном — хлеб, в другом — мясо, мед, сало. Захотелось ей в третий амбар сходить, посмотреть, что у него там стоит. Зашла, смотрит — кадки стоят. Открыла первую кадку и пальчиком попробовала, что там есть. Пальчик посмотрела — золотой стал. А это золото было — вода золотая. Испугалась девка, прибежала в избушку, завязала пальчик тряпочкой и сидит шьет. Приходит Мишка домой, увидел пальчик завязанный и спрашивает у нее: "Зачем, хозяюшка, пальчик завязала?" -"Обрезала, лапшу крошила и обрезала". - "Ну-ка, я посмотрю". — "Ой, больно! Ой, больно!" — "Да ну, посмотрю". Сдернул повязку, а пальчик у ней золотой: "А, так ты в третий амбар ходила!" Раз — ее зарубил и бросил в третий амбар за кадочку.

Ну и остался опять один, скучно ему стало жить: "Кот — золотой хвост, жени меня! Кот — золотой хвост, жени меня!" — "Не пойду, зачем ты девок убиваешь?" — "Больше не буду, даже жалеть их буду..."

Пошел кот. Ходит опять по грядочкам, по морковке. Увидела младшая дочь и кричит: "Тятенька, мамонька, кот — золотой хвост!" — "Беги лови! Беги лови!" Она побежала догонять. Кот по грядкам — девка по грядкам, кот по дорожке — девка по дорожке, кот по бороздке — девка по бороздке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку — девка в избушку. Лежит медведь на кровати: "Вот славную хозяюшку по мне привел! Ты, хозяюшка, топи, вари, меня корми, а я дрова принесу. Вот тебе ключи: в этот амбар ходи, в этот амбар ходи, а в этот не ходи — убью". И за дровами пошел.

Сходила она в первый амбар — там хлеб нашла, муку. Во втором — мясо, сало, масло. И охота ей стало сходить в третий амбар — что у него там лежит? Открыла замок, смотрит — кадочки стоят. Взяла палочку, обмакнула в одну кадочку, она у нее и позолотилась. Обмакнула палочку в другую — стала серебряной палочка, в третью — зашевелилась палочка: там живая вода была. Потом посмотрела за кадочку: "Ох, тут мои сестры лежат убиты!" В четвертую кадочку обмакнула палочку, палочка снова застыла, - а это мертвая вода... Вот она взяла голову старшей сестры и прислонила к шее, брызнула мертвой водой — видит, приросла голова, но мертвая; брызнула живой водой - ожила сестра. "Как бы ни вышло, а я тебя выручу! Напеку блинков, посажу тебя в корзину, и медведь бросит тебя к родителям во двор: скажу, что поминать маму надо!"

Пришел медведь домой, а она блины печет: "Ох, хозяюшка у меня славная! Как время провела?" - "Да, видишь, все ходила, ходила и все нашла". — "А в третий амбар не ходила?" — "Нет, не знаю, что у тебя там и есть-то". - "Давай еду". - "Отнеси сначала блинов корзину: маму помянуть надо! Отнеси и брось в огород". — "Ну, ладно".

Вот она посадила сестру в корзину, на сестру положила блинов, пирогов: "Ну, неси! Да смотри: сам не ешь! Я на крышу залезу, смотреть буду". Взвалил медведь себе на спину корзину и пошел, а корзина тяжелая. Вот идет он, идет и говорит: "Сесть бы на пенёк, съесть бы пирожок". А сестра из корзины: "Вижу, вижу! Не садись на пенек, не ешь пирожок". — "Ох, какие острые глаза: все еще видят". Дошел до деревни, до крайней избы, и бросил корзину с пирогами. Собаки выскочили — да за медведем, а он — в лес, а девка выскочила из корзины и тоже бежать — к отцу с матерью...

Медведь домой пришел, а жена опять работает: "Вот отец мой помер - нужно помянуть". - "Ну что ж, скажи - унесу". Она опять напекла блинов, пирогов: "Ну-ка, Михаил Михайлович, отнеси, но не садись на пенек, не ешь пирожок — я на крыше буду". Шел, шел медведь, устал: "Сесть бы на пенёчек, съесть бы пирожочек", -г "Не садись на пенек, не ешь пирожок". — "Вот какая востроглазая: все видит далеко!" Дошел до крайней избы, сбросил корзину в огород — только блины в разные стороны полетели! Собаки выскочили — и за медведем, девка из корзины выскочила — и домой...

Вернулся медведь, а жена опять говорит: "Брат мой помер — надо бы помянуть". — "Ну что ж, напеки блинов, пирогов, отнесу". А у них был петушок ученый, она ему и говорит: Ты заложи меня в корзине блинами да пирогами — я тебе зернышко дам". А сама взяла ступу, одела на ступу платье свое и поставила на избу. Заложил ее петушок блинами да пирогами, взял медведь корзину и пошел. Шел, шел, устал: "Сесть бы на пенечек, съесть бы пирожочек". А она: "Я тебе, я тебе! Не садись на пенек, не ешь пирожок". — "Вот востроглазая: все видит далеко!"

Дошел до деревни — до крайней избы, сбросил корзину, собаки опять выскочили и за ним... Прибежал он к избушке, а чучело на крыше стоит. "Что, хозяюшка, на крыше стоишь? Пироги я уже отнес". Оно стоит, молчит. "Ну, слезай же, тебе говорю! Слезай, а то бить буду". Стоит, молчит. Рассердился, взял жердь и двинул его. Оно и покатилось: ту-ту, ту-ту — покатилось! Он руки подставил: "Ох, моя хорошая! Не разобьешься?" Разлетелась ступа с крыши — прямо в морду медведю, прямо по ноздрям! И убила его.

Тут и сказке конец.

Девушка и медведь (из сборника Афанасьева)

Было три сестры, младшая — дурочка. Летом собирали они в лесу ягоды; старшая сестра заблудилась, шла, шла и пришла к хатке на куриной лапке. Вошла в хатку и стала сестер закликать: «Кто в лесу, кто в бору, приди ко мне ночевать!» — «Я в лесу, я в бору, приду к тебе ночевать, — отвечал огромный медведь, входя в дверь, — не бойся меня, влезь в правое мое ушко, вылезь в левое — у нас всего будет!» Де́вица влезла медведю в правое ухо, вылезла в левое и нашла у себя за пазухой ключи. «Теперь приготовь ужин!» Она приготовила ужин. Сели за стол; мышь подбегает и просит у де́вицы кашки. «Кто с тобой разговаривает?» — спрашивает медведь. «Мышка каши просит». — «Ударь ее по лбу!» Она ударила. «Теперь стели мне постель — ряд поленьев да ряд каменьев, ступу в головы, а жерновом накрыться». Постель приготовлена; медведь лег, а де́вице велел целую ночь бегать по комнате да звенеть ключами. Она бегает, ключами побрякивает, а медведь лежал, лежал и бросил в нее жернов. «Жива еще!» — закричала мышка; медведь бросил ступу. «Жива еще!» — опять отозвалась мышка, и вслед за ступой полетело полено. Убил медведь красную де́вицу и высосал из нее кровь. В другой раз заблудилась середняя сестра, и с нею случилась та же самая беда. Вздумала меньшая — дурочка — пойти поискать своих сестер и попала в ту же хатку. Медведь велел ей приготовить ужин и постлать постель. Сели они за стол, прибежала мышка и стала просить каши. Де́вица дала ей. «Кто с тобой разговаривает?» — спросил медведь. «Никто!» Вот когда медведь улегся, мышка сказала красной де́вице: «Дай мне ключики, я стану за тебя бегать!» Медведь бросил жернов, мышка закричала: «Не жива!» Медведь вскочил, стал искать убитую, не нашел и побежал в лес. Тогда мышка рассказала де́вице про старших сестер, дала ей ключики, у которых что ни попроси — всё дадут, и проводила ее домой.

Сын-медведь (Карельская сказка, адаптированный пересказ - сюжетно схоже с "Волшебным кольцом")
Жили в старину муж и жена. Прожили они жизнь в любви и согласии, но обидела их судьба: не было у них детей. Однажды говорит жена мужу:
– Мы теперь стары стали, сил мало осталось. Надо нам кого-нибудь вместо сына в дом взять. Стал бы он нас кормить в старости.
Отправился муж сына искать. Идет по лесной тропинке, смотрит – навстречу медведь. Что делать? Хотел бежать,. да сил нет, и решил: будь что будет. Поравнялся медведь со стариком и вдруг человеческим голосом заговорил:
– Куда идешь, дяденька?
– Да вот сына искать пошел...
– Возьми меня сыном, – говорит медведь. Старик испугался, слова вымолвить не может. А медведь ему:
– Не бойся, дяденька, я тебя не трону. Если возьмешь, буду тебе добрым сыном, а не возьмешь, иди спокойно своей дорогой.
Старик подумал-подумал: «Странный какой медведь, по-нашему говорит, пожалуй, надо взять». Привел медведя домой, заходят в избу. А жена у окошка лен прядет. Муж говорит:
– Смотри, я сына нашел.
Медведь подает старухе лапу: «Здравствуй, мать!» Старушка так испугалась, что без чувств упала. Медведь лапой слегка ударил ее по плечу – она и очнулась. Медведь говорит:
– Не бойся, мать, я вас не трону, вот увидите.
Стали они жить втроем. Каждое утро сын-медведь спрашивает:
– Что надо делать, отец и мать?
Что отец да мать скажут, то и делает. Отец и мать не нарадуются.
Долго жил медведь у старика и старухи, но вот задумал жениться.
Отец и мать и рады бы иметь в доме невестку, да боязно: кто за медведя пойдет?
А он говорит:
– Думаю к царевой дочери посвататься.
Вот ведь что придумал! Пытаются отец да мать сына образумить:
– Не отдаст тебе царь свою дочь. Мы – бедные старики, а ты, сын, хоть и хороший и добрый, да на человека-то не похож...
А сын-медведь свое:
– Попытка не пытка, посватаюсь, а там видно будет. Иди, отец, завтра к царю.
На следующее утро взял старик весла и отправился на лодке на другую сторону озера, где царский дворец стоял. Пришел к царю: так и так, мол, мой сын хочет на твоей дочери жениться. Царь было разгневался, а потом решил посмеяться над стариком.
– Что за сын у тебя? – спрашивает он. – Может, он царевич или королевич?
– Мой сын, – говорит старик, – похож на медведя. Тут уж царь рассвирепел, но виду не показывает.
– Ах вот как! – говорит. – Так пусть прежде выстроит он такой же дворец, как у меня, а уж потом и сватается к моей дочери. А не будет дворца – за дерзость я вам обоим головы снесу.
Пошел старик домой опечаленный. А сын увидел его в окно и матери говорит:
– Смотри, отец голову повесил, верно, не с добрыми вестями возвращается.
Пришел отец в избу:
– Я же говорил, не отдаст царь за тебя дочь. Велел он, чтобы ты такой же дворец, как у него, построил. А не сделаешь, так тебе и мне головы снесут.
Сын говорит:
– Оставь заботу на завтра.
Настал вечер, поужинали они и легли спать. Когда старики уснули, сын-медведь вышел во двор. Первый раз поклонился на север, второй раз – на восход солнца, третий раз – на полдень. Откуда ни возьмись, нашло медведей видимо-невидимо. Обернулись молодцами и спрашивают:
– Что тебе надо, хозяин?
– Чтоб утром на этом месте стоял дворец лучше царского.
А сам вернулся в избу и лег спать. Просыпаются утром старик и старуха, глянули в окно – глазам своим не верят. Давай скорее сына будить.
– Вставай, сын! Посмотри на чудо: вечером тут ничего не было, а за ночь вырос дворец лучше царского!
Сын говорит:
– Этот дворец – наш дом, мы теперь в нем жить будем. Поди, отец, к царю, и скажи, что я его задание выполнил.
Пришел старик к царю, говорит:
– Исполнил мой сын твое задание. Выдавай за него свою дочь.
Но не так-то просто с царем сговориться. Говорит он старику:
– Пусть твой сын построит через озеро мост. И чтобы были на этом мосту мраморные столбы с самоцветными камнями, птицы-соловьи вокруг пели. Тогда и отдам свою дочь. А не сделает – за дерзость голову отрублю.
Опять идет отец домой печальный. Сын смотрит в окно и говорит матери:
– Смотри, бедный отец опять голову повесил.
Приходит отец, рассказывает:
– Первое задание ты, сын, выполнил, но царь задал новое, еще труднее. Велел он тебе через озеро мост построить, чтоб на мосту мраморные столбы стояли, самоцветные камни бы горели на каждом столбе и птицы-соловьи бы пели.
Сын говорит:
– Оставь, отец, заботу на завтра.
Наступил вечер, поужинали они, легли спать. А сын не ложится. Когда отец с матерью уснули, вышел он во двор. Поклонился раз на север, второй раз-на восход солнца, третий раз поклонился на полдень. Как и первый раз набежало медведей полон двор. Обернулись они молодцами и спрашивают:
– Что тебе, хозяин?
– Надо, – говорит он, – к утру мост через озеро построить с мраморными столбами и чтобы камни самоцветные горели ьа каждом столбе да птицы-соловьи бы пели.
А сам вернулся в дом, лег спать.
Встают утром отец и мать, удивляются: отчего это вся изба как будто сияет? Посмотрели в окно – а там мост через озеро проложен и камни самоцветные на мраморных столбах сверкают! Будят они сына:
– Вставай, скорее! Смотри, вечером ничего не было, а теперь мост!
– Так и должно быть, – говорит сынг-По этому мосту к царю ездить будем.
Опять приходит отец к царю:
– Мой сын все выполнил, как ты велел. Теперь, верно, можно и свадьбу сыграть?
Задумался царь. Никак от старика не отделаться. Говорит старику:
– Я еще подумаю. Приходи через трое суток, тогда и скажу.
Идет старик домой, не знает, то ли радоваться, то ли горевать. Пришел домой, говорит сыну:
– Царь трое суток подумает, а потом свое слово скажет. Сын говорит:
– За трое суток много можно выдумать, только все его думы будут напрасными.
Через три дня отец опять пошел к царю.
– Что, царь, надумал? Отдашь ли дочь за моего сына?
– Пусть твой сын сделает такую карету, которая бы сама по земле и по воде ходила, и на этой карете приедет за моей дочерью. А не то – голова долой!
Идет отец домой, снова голову повесил. Смотрит сын в окно и матери говорит:
– Смотри, мать, опять отец печальный возвращается. Приходит отец и говорит:
– Вот что царь надумал: пусть, говорит, твой сын сделает карету, которая бы сама по земле и по воде ходила.
– Три дня царь думал и только-то всего придумал! – говорит сын. – Оставь, отец, заботу на завтра.
Отец ворчит:
– Долго ли еще к царю ходить? У меня уже ноги от этой ходьбы заболели.
Настал вечер, отец да мать легли спать. А сын-медведь вышел во двор, поклонился один раз на север, второй раз – на восход солнца, третий раз – на полдень. Набежало из лесу медведей видимо-невидимо. Обернулись они молодцами и спрашивают:
– Что теперь тебе, хозяин?
– Надо, – говорит он, – к утру такую карету смастерить, которая бы сама по земле и по воде ходила.
А сам вернулся в дом и лег спать. Отец да мать встали утром, смотрят: а под окном карета золотом и серебром на солнце сверкает!
Будят они сына:
– Вставай, сын! Смотри, вечером во дворе ничего не было, а теперь карета под окнами такая, что даже во сне не приснится.
Сын и говорит:
– Одевайтесь, отец и мать, – поедем за царской дочерью.
Принарядились они, сели в карету и поехали. Едут по мосту с мраморными столбами, а кругом птицы-соловьи заливаются. Видят царские слуги, что карета без лошадей, сама идет. Побежали к царю. Царь думает: «Не избавиться мне от этого жениха, никак не добраться до его головы – все задания выполнил. Знать, сила у него такая есть».
Отец и мать выходят из кареты, а сын остается в карете. Заходят старики в царские палаты, царь выходит им навстречу.
– А где же жених? Почему не заходит в палаты? – спрашивает царь.
Зовут жениха, а он в ответ:
– Пусть царская дочь сама ко мне выйдет.
Вышла царевна жениха встречать, подошла к карете, руку подала, но как разглядела молодца, чувств лишилась, бездыханная стала. Жених вышел из кареты, тронул ее лапойслегка по плечу, девушка и пришла в себя. Пошли они во дворец. Загоревали царь с царицей: правду старик сказал, что сын его на медведя похож. Как же дочь с таким мужем жить будет? Но свадьбу справлять надо, коли он все задания выполнил.
Справили свадьбу, поехали молодые в дом мужа. А когда настал вечер, сбросил муж с себя медвежью шкуру – и превратился в юношу, что ни в песне спеть, ни в сказке сказать! Обрадовалась царская дочь. А утром муж опять надел медвежью шкуру и стал, как прежде, медведем.
Живут-поживают, а жене хочется узнать, что за чудеса творятся с мужем. Однажды она и начала выпытывать:
– Что за чудеса с тобой творятся? Днем ты медведь, а вечером превращаешься в молодца, что ни в песне спеть, ни в сказке сказать. Почему ты не можешь всегда быть человеком?
– Не могу я тебе этого сказать, – говорит муж. – Но знай, теперь уже недолго мне осталось медведем ходить. Скоро превращусь в человека. Но об этом пока никто не должен знать.
– Доверься мне, я сумею сохранить тайну, – просит жена.
– Ну, так слушай. Когда я был мальчиком, Сюоятар похитила меня у родителей. Потом, когда подрос, я сбежал от нее, и за это она обратила меня в медведя на три года. Через месяц этот срок кончится. Колдовство ее перестанет иметь силу.
Так и рассказал жене всю правду. Прошло сколько-то времени, поехали молодые в гости к царю. А царица и начала расспрашивать:
– Как же ты, доченька, живешь с таким мужем? Ведь и смотреть на него страшно.
Дочь говорит:
– Он очень хороший, меня не обижает.
А мать все свое: «Да на человека-то он не похож». Обидно стало дочери, забыла она предупреждение мужа и все матери рассказала. Рассказала, как его Сюоятар заколдовала, как он превращается в молодца, красивее и лучше которого нет во всем царстве.
Легли они вечером спать, а царица прокралась в спальню, схватила медвежью шкуру и в печи сожгла.
Утром муж смотрит – нет шкуры. Опечалился он, говорит жене:
– Не послушалась ты меня, вот и навлекла на нас обоих беду. Больше ты меня не увидишь.
Дал жене на память шелковый пояс, снял кольцо с пальца, попрощался и исчез – только она его и видела. Заплакала царская дочь, говорит матери:
– Что ты наделала? Погубила ты мою жизнь! Вернулась она в дом мужа, к старику и старухе. Живетс ними, годам счета не ведет, все тоскует. Однажды и говорит старикам:
– Не могу я больше так жить. Пойду мужа искать. Если найду-вернусь вместе с ним, а не найду – где-нибудь на дороге умру.
И отправилась мужа искать. Идет по лесам, идет по болотам, через скалы, через бурелом перелезает. Пришла в темный еловый лес. Смотрит – избушка на петушиных шпорах вертится.
– Избушка, избушка, – говорит женщина, – не вертись, остановись, стань к лесу задом, ко мне передом! Дай путнику заночевать, озябшему обогреться.
Избушка остановилась. Заходит она в избу, а там старуха на. печном столбе сидит, угли в печке носом шевелит и приговаривает:
– Вот хорошо, сама человечина пришла: есть, пить да за ухо лить!
Отвечает женщина:
– Какая, бабушка, из путника еда: ни мяса, ни жира, одни жилы да кости. Лучше бы накормила, напоила, а тогда уже и съела.
– Ишь ты, – удивляется старуха, – сумела ответить! Накормила она ее, напоила, стала расспрашивать:
– Откуда бредешь, куда идешь? Женщина все ей и рассказала. Старуха говорит:
– Видала я твоего мужа. Девять лет назад он здесь проходил, ночь у меня переночевал.
На утро собралась женщина в путь. Старуха и говорит ей:
– Дальше, за три года пути отсюда, живет моя старшая сестра. Она больше моего знает. Но как зайдешь в избу, сумей ей ответить.
Пустилась женщина в путь. Идет по лесам, по борам, сухие болота прямиком переходит, топкие болота кругом обходит. Пришла в темный еловый лес. Смотрит – стоит избушка на петушиных шпорах и вертится. Стала она приговаривать:
– Избушка, избушка, не вертись, остановись, стань к лесу задом, ко мне передом! Дай путнику заночевать, озябшему обогреться.
Избушка остановилась. Заходит она в избу, а там старуха, страшнее первой. На печном столбе сидит, ноги вокруг столба обвила, носом угли в печке шевелит:
– Хо-хо, вот и человечина сама пришла, мне есть, пить да за ухо лить!
Женщина в ответ:
– Какая, бабушка, из путника еда: горстка костей да ложка крови. Лучше бы накормила, напоила да спать уложила, – глядишь, помягче бы я стала, тогда уж и съела бы.
– Ишь ты, сумела ответить! – похвалила старуха. Слезла она с печного столба, накормила, напоила женщину, спать уложила. Утром стала ее расспрашивать:
– Откуда идешь, куда бредешь?
Рассказала та все: как мужа потеряла, как искать его пошла. Старуха говорит:
– Твой муж проходил здесь шесть лет назад. Дальше, за три года пути отсюда, живет моя старшая сестра. Я грозна, только она в три раза грознее. Она тебе скажет, где твой муж. Но сумей хорошо ей ответить.
Пустилась она опять в путь. Идет, идет, через леса и топи. Озера обходит, реки переплывает. Приходит опять в темный еловый лес. Смотрит-стоит избушка на петушиных шпорах и вертится. Она и говорит избушке:
– Избушка, избушка, не вертись, остановись, стань к лесу задом, ко мне передом! Дай путнику заночевать, озябшему обогреться.
Избушка остановилась. Заходит женщина в избу, а там старуха – страшнее страшного. Сидит на печном столбе: руки, как грабли, глаза, как плошки, носом горящие угли в печке шевелит. Увидела старуха путницу, обрадовалась:
– Хо-хо! Сама человечина прямо в рот лезет! Женщина отвечает:
– Какая, бабушка, из путника еда: вместо мяса кости, вместо крови водица. Ты бы меня накормила, напоила, в баньке попарила да спать уложила – а уж потом бы и съела.
– Ишь ты, сумела ответить!
Спустилась старуха с печного столба, накормила, напоила путницу, в бане попарила.
Трое суток проспала царская дочь. На четвертое утро просыпается. Старуха и начинает расспрашивать:
– Откуда идешь, куда бредешь? Женщина рассказала.
Старуха говорит:
– Знаю я твоего мужа. Три года тому назад он здесь проходил. Теперь он у Сюоятар в работниках.
– Как же мне его найти, в глаза ему хоть один раз заглянуть? – спрашивает женщина.
– Найти-то можно, но повидаться с ним трудно, – говорит старуха. – Сюоятар его зорко стережет. Каждое утро она посылает его через непроходимые леса дальнее поле пахать. А поле это заколдованное – вся изгородь вокруг него обвита змеями. А на ночь Сюоятар запирает его в амбар и перед сном поит сонным зельем, чтобы он ночью не убежал. Но я тебе помогу. У Сюоятар есть три амбара полных льна. Ты попросись к ней прясть, она тебя возьмет, но даст одну неделю срока. Если ты за это время не спрядешь весь лен, Сюоятар превратит тебя в чайку. Но я дам тебе вот эту дудку. Как только дунешь в нее, появится мышей видимо-невидимо. Хлопни три раза в ладоши – и они превратятся в девушек и спрядут тебе лен. А еще дам я тебе вот это перышко ласточки, оно тоже может пригодиться. Дунь на него и обернешься ласточкой.
Поблагодарила женщина старуху и пошла к Сюоятар. Три года шла, пути не разбирая. Ночи не спала. И дошла наконец до лесной поляны, где был дом Сюоятар. Заходит в избу, здоровается.
– Откуда ты взялась? – спрашивает Сюоятар. – Люди сюда не знают дороги.
– А я, тетенька, заблудилась, совсем обессилела от голода. Позволь мне у тебя немного пожить, сил набраться. Может, работа есть какая, я ведь прясть большая мастерица.
– Работа-то у меня есть, – говорит Сюоятар. – Видишь вот эти три амбара. Они полны льна. Если спрядешь весь лен за неделю – добром отпущу, а не спрядешь – пеняй на себя! Сама напросилась.
Женщина согласилась. Дала ей Сюоятар сухую корку хлеба и воды кружку и отвела в первый амбар. Только дверь амбара закрылась, женщина достала дудку, дунула – набежало из всех щелей мышей видимо-невидимо, и обернулись все девушками. У каждой в руках прялка и веретено. За два дня весь лен в амбаре спряли.
Но не за тем ведь женщина весь этот нелегкий путь прошла, чтобы у Сюоятар лен прясть. Стала она следить, когда ее муж с поля возвращается и куда Сюоятар его спать уводит, Видит, как заходит солнце, запирает ведьма ее мужа в четвертом амбаре, который стоит в стороне от дома. Как с ним повидаться, словом перекинуться? И вспомнила тут она о перышке, которое дала ей старуха. Подула она на перышко и тотчас превратилась в ласточку. Летает, носится вокруг амбара, где муж спит, никак не может щелку найти. Наконец заметила маленькое отверстие под стрехой и юркнула в амбар, на землю опустилась и стала опять женщиной. Принялась она будить, тормошить мужа, а он спит мертвецким сном – ведь Сюоятар его сонным зельем напоила. Приникла жена к нему и всю ночь проплакала. А перед рассветом сняла шелковый пояс, который он ей на память оставил, и опоясала им мужа. Сама опять обернулась ласточкой и улетела.
Просыпается муж и видит, что рубашка у него на груди мокрая, думает: «Что за чудо?» Потом пояс заметил: "Точно такой же пояс я жене оставил! Неужели жена моя приходила?"Послала опять Сюоятар работника пахать поле, которое змеи стерегут, а жена во втором амбаре лен прядет. Вечером, когда мужа увели спать, она опять обернулась ласточкой и юркнула в амбар. Снова пыталась мужа разбудить, трясла его и тормошила, но он так и не проснулся. Проплакала она всю ночь над ним, а утром, перед восходом солнца, сняла с пальца кольцо, которое он ей на память оставил, надела ему на мизинец, превратилась в ласточку и улетела.
Просыпается муж и видит на пальце кольцо. «Да это же то самое именное кольцо, которое я жене на память оставил! – думает он. – И что это я гак крепко сплю? Уже вторую ночь ко мне кто-то приходит, а я ничего не слышу. Верно, Сюоятар чем-то поит меня».
Вечером, когда Сюоятар налила работнику сонного зелья в кружку, он не стал пить, а незаметно вылил под стол. Заперла Сюоятар его в амбаре, но на этот раз он не уснул, ждет, что будет. Вот влетела в амбар ласточка, обернулась женщиной. Смотрит он – да это же его жена! Рассказала она, как искала его, как наконец дорогу к нему нашла.
И решили они следующей ночью бежать. Когда наступила ночь, отперла жена все запоры, выпустила мужа, и ушли они в лес.
А Сюоятар тем временем почуяла что-то неладное, пошла посмотреть, на месте ли ее пленник. А в амбаре пусто! Рассвирепела ведьма и пустилась в погоню. Слышат муж с женой, что Сюоятар за ними гонится, догоняет уж. Свистнул тут муж, и тотчас со всех сторон прибежали медведи. Встали они на задние лапы, зарычали и двинулись на Сюоятар. Только клочья от нее остались.
А муж с женой вернулись к старику и старухе. Обрадовались старики.
И сын их больше в медведя не превращался. Стал он с женой жить да поживать. Может, и поныне еще живут.

Царь-медведь (из сборника Афанасьева)
Жил себе царь с царицею, детей у них не было. Царь поехал раз на охоту красного зверя да перелетных птиц стрелять. Сделалось жарко, захотелось ему водицы испить, увидал в стороне колодец, подошел, нагнулся и только хотел испить — царь-медведь1 и ухватил его за бороду: «Пусти», — просится царь. «Дай мне то, чего в доме не знаешь; тогда и пущу». — «Что ж бы я в доме не знал, — думает царь, — кажись, все знаю... Я лучше, — говорит, — дам тебе стадо коров». — «Нет, не хочу и двух стад». — «Ну, возьми табун лошадей». — «Не надо и двух табунов; а дай то, чего в доме не знаешь».
Царь согласился, высвободил свою бороду и поехал домой. Входит во дворец, а жена родила ему двойни: Ивана-царевича и Марью-царевну; вот чего не знал он в доме. Всплеснул царь руками и горько заплакал. «Чего ты так убиваешься?» — спрашивает царица. «Как мне не плакать? Я отдал своих деток родных царю-медведю». — «Каким случаем?» — «Так и так», — сказывает царь. «Да мы не отдадим их!» — «О, никак нельзя! Он вконец разорит все царство, а их все-таки возьмет».

Вот они думали-думали, как быть? Да и придумали: выкопали преглубокую яму, убрали ее, разукрасили, словно палаты, навезли туда всяких запасов, чтоб было что и пить и есть; после посадили в ту яму своих детей, а поверх сделали потолок, закидали землею и заровняли гладко-нагладко.

В скором времени царь с царицею померли, а детки их растут да растут. Пришел, наконец, за ними царь-медведь, смотрит туда-сюда: нет никого! Опустел дворец. Ходил он, ходил, весь дом выходил и думает: «Кто же мне про царских детей скажет, куда они девались?» Глядь — долото в стену воткнуто. «Долото, долото, — спрашивает царь-медведь, — скажи мне, где царские дети?» — «Вынеси меня на двор и брось наземь; где я воткнусь, там и рой». Царь-медведь взял долото, вышел на двор и бросил его наземь; долото закружилось, завертелось и прямо в то место воткнулось, где были спрятаны Иван-царевич и Марья-царевна. Медведь разрыл землю лапами, разломал потолок и говорит: «А, Иван-царевич, а, Марья-царевна, вы вот где!.. Вздумали от меня прятаться! Отец-то ваш с матерью меня обманули, так я вас за это съем». — «Ах, царь-медведь, не ешь нас, у нашего батюшки осталось много кур и гусей и всякого добра; есть чем полакомиться». — «Ну, так и быть! Садитесь на меня; я вас к себе в услугу возьму».

Они сели, и царь-медведь принес их под такие крутые да высокие горы, что под самое небо уходят; всюду здесь пусто, никто не живет. «Мы есть-пить хотим», — говорят Иван-царевич и Марья-царевна. «Я побегу, добуду вам и пить и есть, — отвечает медведь, — а вы пока тут побудьте да отдохните». Побежал медведь за едой, а царевич с царевною стоят и слезно плачут. Откуда не взялся ясный сокол, замахал крыльями и вымолвил таково слово: «Ах, Иван-царевич и Марья-царевна, какими судьбами вы здесь очутились?» Они рассказали. «Зачем же взял вас медведь?» — «На всякие послуги». — «Хотите, я вас унесу? Садитесь ко мне на крылышки». Они сели; ясный сокол поднялся выше дерева стоячего, ниже облака ходячего и полетел было в далекие страны. На ту пору царь-медведь прибежал, усмотрел сокола в поднебесье, ударился головой в сырую землю и обжег ему пламенем крылья. Опалились у сокола крылья, опустил он царевича и царевну наземь. «А, — говорит медведь, — вы хотели от меня уйти; съем же вас за то и с косточками!» — «Не ешь, царь-медведь; мы будем тебе верно служить». Медведь простил их и повез в свое царство: горы всё выше да круче.

Прошло ни много, ни мало времени. «Ах, — говорит Иван-царевич, — я есть хочу». — «И я!» — говорит Марья-царевна. Царь-медведь побежал за едой, а им строго наказал никуда не сходить с места. Сидят они на травке на муравке да слезы ронят. Откуда не взялся орел, спустился из-за облак и спрашивает: «Ах, Иван-царевич и Марья-царевна, какими судьбами очутились вы здесь?» Они рассказали. «Хотите, я вас унесу?» — «Куда тебе! Ясный сокол брался унести, да не смог, и ты не сможешь!» — «Сокол — птица малая; я взлечу повыше его; садитесь на мои крылышки». Царевич с царевною сели; орел взмахнул крыльями и взвился еще выше. Медведь прибежал, усмотрел орла в поднебесье, ударился головой о сыру землю и опалил ему крылья. Спустил орел Ивана-царевича и Марью-царевну наземь. «А, вы опять вздумали уходить! — сказал медведь. — Вот я же вас съем!» — «Не ешь, пожалуйста; нас орел взманил! Мы будем служить тебе верой и правдою». Царь-медведь простил их в последний раз, накормил-напоил, и повез дальше...

Прошло ни много, ни мало времени. «Ах, — говорит Иван-царевич, — я есть хочу». — «И я!» — говорит Марья-царевна. Царь-медведь оставил их, а сам за едой побежал. Сидят они на травке на муравке да плачут. Откуда не взялся бычок-др....нок, замотал головой и спрашивает: «Иван-царевич, Марья-царевна! Вы какими судьбами здесь очутились?» Они рассказали. «Хотите, я вас унесу?» — «Куда тебе! Нас уносили птица-сокол да птица-орел, и то не смогли; ты и подавно не сможешь!» — а сами так и разливаются, едва во слезах слово вымолвят. «Птицы не унесли, а я унесу! Садитесь ко мне на спину». Они сели, бычок-др....нок побежал не больно прытко. Медведь усмотрел, что царевич с царевною уходить стали, и бросился за ними в погоню. «Ах, бычок-др....нок, — кричат царские дети, — медведь гонится». — «Далеко ли?» — «Нет, близко!»

Только было медведь подскочил да хотел сцапать, бычок понатужился... и залепил ему оба глаза. Побежал медведь на сине море глаза промывать, а бычок-др....нок все вперед да вперед! Царь-медведь умылся да опять в погоню. «Ах, бычок-др...нок! Медведь гонится». — «Далеко ли?» — «Ох, близко!» Медведь подскочил, а бычок опять понатужился... и залепил ему оба глаза. Пока медведь бегал глаза промывать, бычок все вперед да вперед! И в третий раз залепил он глаза медведю; а после того дает Ивану-царевичу гребешок да утиральник и говорит: «Коли станет нагонять царь-медведь близко, в первый раз брось гребешок, а в другой — махни утиральником».

Бычок-др....нок бежит все дальше и дальше. Оглянулся Иван-царевич, а за ними царь-медведь гонится: вот-вот схватит! Взял он гребешок и бросил позадь себя — вдруг вырос, поднялся такой густой, дремучий лес, что ни птице не пролететь, ни зверю не пролезть, ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Уж медведь грыз-грыз, насилу прогрыз себе узенькую дорожку, пробрался сквозь дремучий лес и бросился догонять; а царские дети далёко-далёко! Стал медведь нагонять их, Иван-царевич оглянулся и махнул позадь себя утиральником — вдруг сделалось огненное озеро: такое широкое-широкое! Волна из края в край бьет. Царь-медведь постоял, постоял на берегу и поворотил домой; а бычок-др....нок с Иваном-царевичем да с Марьей-царевной прибежал на полянку.

На той на полянке стоял большой славный дом. «Вот вам дом! — сказал бычок. — Живите — не тужите. А на дворе приготовьте сейчас костер, зарежьте меня да на том костре и сожгите». — «Ах! — говорят царские дети. — Зачем тебя резать? Лучше живи с нами; мы за тобой будем ухаживать, станем тебя кормить свежею травою, поить ключевой водою». — «Нет, сожгите меня, а пепел посейте на трех грядках; на одной грядке выскочит конь, на другой собачка, а на третьей вырастет яблонька; на том коню езди ты, Иван-царевич, а с тою собачкой ходи на охоту». Так все и сделалось.

Вот как-то вздумал Иван-царевич поехать на охоту; попрощался с сестрицею, сел на коня и поехал в лес; убил гуся, убил утку да поймал живого волчонка и привез домой. Видит царевич, что охота идет ему в руку, и опять поехал, настрелял всякой птицы и поймал живого медвежонка. В третий раз собрался Иван-царевич на охоту, а собачку позабыл с собой взять. Тем временем Марья-царевна пошла белье мыть. Идет она, а на другой стороне огненного озера прилетел к берегу шестиглавый змей, перекинулся красавцем, увидал царевну и так сладко говорит: «Здравствуй, красная девица!» — «Здравствуй, добрый молодец!» — «Я слышал от старых людей, что в прежнее время этого озера не бывало; если б через него да был перекинут высокий мост — я бы перешел на ту сторону и женился на тебе». — «Постой! Мост сейчас будет», — отвечала ему Марья-царевна и бросила утиральник: в ту ж минуту утиральник дугою раскинулся и повис через озеро высоким, красивым мостом. Змей перешел по мосту, перекинулся в прежний вид, собачку Ивана-царевича запер на замок, а ключ в озеро забросил; после того схватил и унес царевну.

Приезжает Иван-царевич с охоты — сестры нет, собачка взаперти воет; увидал мост через озеро и говорит: «Верно, змей унес мою сестрицу!» Пошел разыскивать. Шел-шел, в чистом поле стоит хатка на курьих лапках, на собачьих пятках. «Хатка, хатка! Повернись к лесу задом, ко мне передом». Хатка повернулась; Иван-царевич вошел, а в хатке лежит баба-яга костяная нога из угла в угол, нос в потолок врос. «Фу-фу! — говорит она. — Доселева русского духа не слыхать было, а нынче русский дух воочью проявляется, в нос бросается! Почто пришел, Иван-царевич?» — «Да если б ты моему горю пособила!» — «А какое твое горе?» Царевич рассказал ей. «Ну, ступай же домой; у тебя на дворе есть яблонька, сломи с нее три зеленых прутика, сплети вместе и там, где собачка заперта, ударь ими по замку: замок тотчас разлетится на мелкие части. Тогда смело на змея иди, не устоит супротив тебя».

Иван-царевич воротился домой, освободил собачку — выбежала она злая-злая! Взял еще с собой волчонка да медвежонка и отправился на змея. Звери бросились на него и разорвали в клочки. А Иван-царевич взял Марью-царевну, и стали они жить-поживать, добра наживать.

Полумедведи:

Иванко Медведко (из собр. Афанасьева)
В некотором селе жил-был богатый мужик с женою. Вот раз пошла она в лес за груздями, заплуталась и забрела в медвежью берлогу. Медведь взял ее к себе, и долго ли, коротко ли — прижил с нею сына: до пояс человек, а от пояса медведь; мать назвала того сына Иванко Медведко. Годы шли да шли. Иванко Медведко вырос, и захотелось ему с матерью уйти на село к людям; выждали они, когда медведь пошел на пчельник, собрались и убежали. Бежали, бежали и добрались-таки до места. Увидал мужик жену, обрадовался — уж он не чаял, чтоб она когда-нибудь домой воротилась; а после глянул на ее сына и спрашивает: «А это что за чудище?» Жена рассказала ему все, что и как было, как она жила в берлоге с медведем и как прижила с ним сына: до пояс человек, а от пояса медведь.

«Ну, Иванко Медведко, — говорит мужик, — поди на задний двор да заколи овцу; надо про вас обед сготовить». — «А котору заколоть?» — «Ну хоть ту, что на тебя глядеть станет». Иванко Медведко взял нож, отправился на задний двор и только скричал овцам — как все овцы на него и уставились. Медведко тотчас всех переколол, поснимал с них шкурки и пошел спросить: куда прибрать мясо и шкуры? «Как? — заревел на него мужик. — Я тебе велел заколоть одну овцу, а ты всех перерезал!» — «Нет, батька! Ты велел мне ту заколоть, которая на меня взглянет; я на задний двор — они все до единой так на меня и уставились; вольно ж им было на меня глазеть!» — «Экой разумник! Ступай же, снеси все мясо и шкуры в амбар, а ночью покарауль дверь у амбара-то, как бы воры не украли да собаки не съели!» — «Хорошо, покараулю».

Как нарочно, в ту самую ночь собралась гроза, и полил сильный дождь. Иванко Медведко выломил у амбара дверь, унес ее в баню и остался там ночевать. Время было темное, ворам сподручное; амбар открыт, караула нет — бери, что хочешь! Поутру проснулся мужик, пошел посмотреть: все ли цело? Как есть ничего не осталось: что собаки съели, а что воры покрали. Стал он искать сторожа, нашел его в бане и принялся ругать пуще прежнего. «Ах, батька! Чем же я виноват? — сказал Иванко Медведко. — Сам ты велел дверь караулить — я дверь и караулил: вот она! Ни воры не украли, ни собаки не съели!» — «Что с дураком делать? — думает мужик. — Этак месяц-другой поживет, совсем разорит! Как бы его с рук сбыть?» Вот и надумался: на другой же день послал Иванка Медведка на озеро из песку веревки вить; а в том озере много нечистых водилось: пусть-де его затащат черти в омут!

Иванко Медведко отправился на озеро, сел на берегу и начал из песку веревки вить. Вдруг выскочил из воды чертенок: «Что ты делаешь, Медведко?» — «Что? Веревки вью; хочу озеро морщить да вас, чертей, корчить — затем, что в наших омутах живете, а руги1 не платите». — «Погоди, Медведко! Я побегу скажу дедушке», — и с этим словом бултых в воду. Минут через пять снова выскочил: «Дедушка сказал: коли ты меня перегонишь, так заплатит ругу, а коли не перегонишь — велел тащить тебя самого в омут». — «Вишь прыткий! Ну, где тебе перегнать меня? — говорит Иванко Медведко. — У меня есть внучек, только вчера народился, — и тот тебя перегонит! Не хочешь ли с ним потягаться?» — «Какой-такой внучек?» — «Вон под колодой лежит, — отвечает Медведко да как вскрикнет на зайца: — Ай, Заюшко, не подгадь!» Заяц бросился без памяти в чистое поле и вмиг скрылся из виду; чертенок было за ним, да куда? — на полверсту отстал. «Теперь, коли хочешь, — говорит ему Медведко, — побежим со мною; только, брат, с уговором: если отстанешь — я тебя до смерти убью!» — «Что ты!» — сказал чертенок — и бултых в омут.

Немного погодя выскочил опять из воды и вынес дедушкин чугунный костыль: «Дедушка сказал: коли вскинешь ты вот этот костыль выше, чем я вскину, так заплатит ругу». — «Ну, кидай ты наперво!» Чертенок вскинул костыль так высоко, что чуть видно стало: с страшным гулом полетел костыль назад и ушел в землю наполовину. «Кидай теперь ты!» Медведко наложил на костыль руку, и пошевелить не смог. «Погоди, — говорит, — вот скоро подойдет облачко, так на него закину!» — «Э, нет! Как же дедушке без костыля-то быть?» — сказал бесенок, схватил чертову дубинку и бросился поскорей в воду.

Погодя немножко опять выскочил: «Дедушка сказал: коли сможешь ты обнести эту лошадь кругом озера хоть один раз лишний супротив меня, так заплатит ругу; а не то ступай сам в омут». — «Эко диво! Начинай». Чертенок взвалил на спину лошадь и потащил кругом озера; разов десять обнес и устал окаянный — пот так и льет с рыла! «Ну, теперь мой черед!» — сказал Иванко Медведко, сел на лошадь верхом и ну ездить кругом озера: до тех пор ездил, пока лошадь пала! «Что, брат! Каково?» — спрашивает чертенка. «Ну, — говорит нечистый, — ты больше моего носил, да еще как! — промеж ног; этак мне и разу не обнести! Сколько ж руги платить?» — «А вот сколько: насыпь мою шляпу золотом да прослужи у меня год в работниках — с меня и довольно!»

Побежал чертенок за золотом, а Иванко Медведко вырезал в шляпе дно и поставил ее над глубокой ямою; чертенок носил, носил золото, сыпал-сыпал в шляпу, целый день работал, а только к вечеру сполна насыпал. Иванко Медведко добыл телегу, наклал ее червонцами и свез на чертенке домой: «Разживайся, батька! Вот тебе батрак, а вот и золото»

Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри (собр. Афанасьева)
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухою; детей у них не было. Говорит раз старик: «Старуха, поди купи репку — за обедом съедим». Старуха пошла, купила две репки; одну кое-как изгрызли, а другую в печь положили, чтобы распарилась. Погодя немного слышат — что-то в печи кричит: «Бабушка, откутай; тут жарко!» Старуха открыла заслонку, а в печи лежит живая девочка. «Что там такое?» — спрашивает старик. «Ах, старик! Господь дал нам девочку». И старик и старуха крепко обрадовались и назвали эту девочку Репкою.

Вот Репка росла, росла и выросла большая. В одно время приходят деревенские девки и просят: «Бабушка, отпусти с нами Репку в лес за ягодами». — «Не пущу, к...ны дети! Вы ее в лесу покинете». — «Нет, бабушка, ни за что не кинем». Старуха отпустила Репку. Собрались девки, пошли за ягодами и зашли в такой дремучий лес, что зги не видать. Глядь — стоит в лесу избушка, вошли в избушку, а там на столбе медведь сидит. «Здравствуйте, красные девицы! — сказал медведь. — Я вас давно жду». Посадил их за стол, наклал им каши и говорит: «Кушайте, хорошие-пригожие! Которая есть не будет, тоё замуж возьму». Все девки кашу едят, одна Репка не ест. Медведь отпустил девок домой, а Репку у себя оставил; притащил сани, прицепил к потолку, лег в эти сани и заставил себя качать. Репка стала качать, стала приговаривать: «Бай-бай, старый хрен!» — «Не так! — говорит медведь. — Сказывай: бай-бай, милый друг!» Нечего делать, стала качать да приговаривать: «Бай-бай, милый друг!»

Вот так-то прожил медведь с нею близко года; Репка забрюхатела и думает: как бы выискать случай да уйти домой. Раз медведь пошел на добычу, а ее в избушке оставил и заклал дверь дубовыми пнями. Репка давай выдираться, силилась-силилась, кое-как выдралась и убежала домой. Старик со старухой обрадовались, что она нашлась: живут они месяц, другой и третий; а на четвертый Репка родила сына — половина человечья, половина медвежья; окрестили его и дали имя Ивашко-Медведко. Зачал Ивашко расти не по годам, а по часам; что час, то на вершок выше подается, словно кто его в гору1 тащит. Стукнуло ему пятнадцать лет, стал он ходить с ребятами на игры и шутить шутки нехорошие: кого ухватит за руку — рука прочь, кого за голову — голова прочь.

Пришли мужики жаловаться, говорят старику: «Как хочешь, земляк, а чтобы сына твоего здесь не было! Нам для его удали не погубить своих деток!» Старик запечалился-закручинился. «Что ты, дедушка, так невесел? — спрашивает Ивашко-Медведко. — Али кто тебя обездолил?» Старик трудно вздохнул: «Ах, внучек! Один ты у меня был кормилец, и то велят тебя из села выслать». — «Ну что ж, дедушка! Это еще не беда; а вот беда, что нет у меня обороны. Поди-ка, сделай мне железную дубинку в двадцать пять пуд». Старик пошел и сделал ему двадцатипятипудовую дубинку. Ивашко простился с дедом, с бабою, взял свою дубинку и пошел куда глаза глядят.

Идет путем-дорогою, пришел к реке шириной в три версты; на берегу стоит человек, спер реку ртом, рыбу ловит усом, на языке варит да кушает. «Здравствуй, Усыня-богатырь!» — «Здравствуй, Ивашко-Медведко! Куда идешь?» — «Сам не ведаю: иду куда глаза глядят». — «Возьми и меня с собой». — «Пойдем, брат! Я товарищу рад». Пошли двое и увидали богатыря — захватил тот богатырь целую гору, понес в лог и верстает дорогу. Ивашко удивился: «Вот чудо так чудо! Уж больно силен ты, Горынюшка!» — «Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко-Медведко, так у того и впрямь сила великая!» — «Да ведь это я!» — «Куда ж ты идешь?» — «А куда глаза глядят». — «Возьми и меня с собой». — «Ну, пойдем; я товарищам рад».

Пошли трое и увидели чудо — богатырь дубье верстает: который дуб высок, тот в землю пихает, а который низок, из земли тянет. Удивился Ивашко: «Что за сила, за могута великая!» — «Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко-Медведко, так тот и впрямь силен!» — «Да ведь это я!» — «Куда же тебя бог несет?» — «Сам не знаю, Дубынюшка! Иду куда глаза глядят». — «Возьми и меня с собой». — «Пойдем; я товарищам рад». Стало их четверо.

Пошли они путем-дорогою, долго ли, коротко ли — зашли в темный, дремучий лес; в том лесу стоит малая избушка на курячьей ножке и все повертывается. Говорит Ивашко: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а к нам передом». Избушка поворотилась к ним передом, двери сами растворилися, окна открылися; богатыри в избушку — нет никого, а на дворе и гусей, и уток, и индеек — всего вдоволь! «Ну, братцы, — говорит Ивашко-Медведко — всем нам сидеть дома не годится; давайте кинем жеребей: кому дома оставаться, а кому на охоту идти». Кинули жеребей: пал он на Усыню-богатыря.

Названые братья его на охоту ушли, а он настряпал-наварил, чего только душа захотела, вымыл голову, сел под окошечко и начал гребешком кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень выходит, из-под камня баба-яга костяная нога, ж... жиленая, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить-поесть у Усыни-богатыря!» — «Милости прошу, баба-яга костяная нога!» Посадил ее за стол, подал часточку2, она съела. Подал другую, она собачке отдала: «Так-то ты меня потчуешь!» Схватила толкач, начала бить Усынюшку; била-била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все дочиста и уехала. Усыня очнулся, повязал голову платочком, сидит да охает. Приходит Ивашко-Медведко с братьями: «Ну-ка, Усынюшка, дай нам пообедать, что ты настряпал». — «Ах, братцы, ничего не варил, не жарил: так угорел, что насилу избу прокурил».

На другой день остался дома Горыня-богатырь; наварил-настряпал вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить-погулять у Горынюшки!» — «Милости прошу, баба-яга костяная нога!» Она села, Горыня подал ей часточку — баба-яга съела; подал другую — собачке отдала: «Так-то ты меня потчуешь!» Схватила железный толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все до последней крошки и уехала. Горыня опомнился, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко-Медведко с братьями: «Ну-ка, Горынюшка, что ты нам на обед сготовил?» — «Ах, братцы, ничего не варил: печь угарная, дрова сырые, насилу прокурил».

На третий день остался дома Дубыня-богатырь; настряпал-наварил, вымыл голову, сел под окошечком и начал кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить-погулять у Дубынюшки!» — «Милости прошу, баба-яга костяная нога!» Баба-яга села, часточку ей подал — она съела; другую подал — собачке бросила: «Так-то ты меня потчуешь!» Ухватила толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все и уехала. Дубыня очнулся, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко: «Ну-ка, Дубынюшка, давай нам обедать». — «Ничего не варил, братцы, так угорел, что насилу избу прокурил».

На четвертый день дошла очередь до Ивашки; остался он дома, наварил-настряпал, вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет; сзади собачка побрехивает. «Тут мне попить-погулять у Ивашки-Медведка!» — «Милости прошу, баба-яга костяная нога!» Посадил ее, часточку подал — она съела; другую подал — она сучке бросила: «Так-то ты меня потчуешь!» Схватила толкач и стала его осаживать; Ивашко осердился, вырвал у бабы-яги толкач и давай ее бить изо всей мочи, бил-бил, до полусмерти избил, вырезал со спины три ремня, взял засадил в чулан и запер.

Приходят товарищи: «Давай, Ивашко, обедать!» — «Извольте, други, садитесь». Они сели, а Ивашко стал подавать: всего много настряпано. Богатыри едят, дивуются да промеж себя разговаривают: «Знать, у него не была баба-яга!» После обеда Ивашко-Медведко истопил баню, и пошли они париться. Вот Усыня с Дубынею да с Горынею моются и всё норовят стать к Ивашке передом. Говорит им Ивашко: «Что вы, братцы, от меня свои спины прячете?» Нечего делать богатырям, признались, как приходила к ним баба-яга да у всех по ремню вырезала. «Так вот от чего угорели вы!» — сказал Ивашко, сбегал в чулан, отнял у бабы-яги те ремни, приложил к ихним спинам, и тотчас все зажило. После того взял Ивашко-Медведко бабу-ягу, привязал веревкой за ногу и повесил на воротах: «Ну, братцы, заряжайте ружья да давайте в цель стрелять: кто перешибет веревку пулею — молодец будет!» Первый выстрелил Усыня — промахнулся, второй выстрелил Горыня — мимо дал, третий Дубыня — чуть-чуть зацепил, а Ивашко выстрелил — перешиб веревку; баба-яга упала наземь, вскочила и побежала к камню, приподняла камень и ушла под землю.

Богатыри бросились вдогонку; тот попробует, другой попробует — не могут поднять камня, а Ивашко подбежал, как ударит ногою — камень отвалился, и открылась норка. «Кто, братцы, туда полезет?» Никто не хочет. «Ну, — говорит Ивашко-Медведко, — видно, мне лезть приходится!» Принес столб, уставил на краю пропасти, на столбе повесил колокол и прицепил к нему один конец веревки, а за другой конец сам взялся. «Теперь опускайте меня, а как ударю в колокол — назад тащите». Богатыри стали спускать его в нору; Ивашко видит, что веревка вся, а до дна еще не хватает; вынул из кармана три больших ремня, что вырезал у бабы-яги, привязал их к веревке и опустился на тот свет.

Увидал дорожку торную и пошел по ней, шел-шел — стоит дворец, во дворце сидят три девицы, три красавицы, и говорят ему: «Ах, добрый молодец, зачем сюда зашел? Ведь наша мать — баба-яга; она тебя съест!» — «Да где она?» — «Она теперь спит, а в головах у ней меч-кладенец лежит; ты меча не трогай, а коли дотронешься — она в ту ж минуту проснется да на тебя накинется. А вот лучше возьми два золотых яблочка на серебряном блюдечке, разбуди ягу-бабу потихонечку, поднеси ей яблочки и проси отведать ласково; она поднимет свою голову, разинет пасть и как только станет есть яблочко — ты выхвати меч-кладенец и сруби ей голову за один раз, а в другой не руби; если ударишь в другой раз — она тотчас оживет и предаст тебя злой смерти». Ивашко так и сделал, отсек бабе-яге голову, забрал красных девиц и повел к норе; привязал старшую сестру к веревке, ударил в колокол и крикнул: «Вот тебе, Усыня, жена!» Богатыри ее вытащили и опустили веревку на низ; Ивашко привязал другую сестру: «Вот тебе, Горыня, жена!» И ту вытащили. Привязал меньшую сестру и крикнул: «А это моя жена!» Дубыня рассердился, и как скоро потащили Ивашку-Медведка, он взял палицу и разрубил веревку надвое.

Ивашко упал и больно зашибся; очнулся добрый молодец и не знает, как ему быть; день, другой и третий сидит не евши, не пивши, отощал с голоду и думает: «Пойду-ка, поищу в кладовых у бабы-яги, нет ли чего перекусить». Пошел по кладовым, наелся-напился и напал на подземный ход; шел-шел и выбрался на белый свет. Идет чистым полем и видит — красная девица скотину пасет; подошел к ней поближе и узнал свою невесту, «Что, умница, делаешь?» — «Скотину пасу; сестры мои за богатырей замуж идут, а я не хочу идти за Дубынюшку, так он и приставил меня за коровами ходить». Вечером красная девица погнала стадо домой; а Ивашко-Медведко за нею идет. Пришел в избу; Усыня, Горыня и Дубыня богатыри сидят за столом да гуляют. Говорит им Ивашко: «Добрые люди! Поднесите мне хоть одну рюмочку». Поднесли ему рюмку зелена вина; он выпил и другую запросил; дали ему другую, выпил и запросил третью, а как выпил третью — распалилось в нем богатырское сердце: выхватил он боевую палицу, убил всех трех богатырей и выбросил их тела в чистое поле лютым зверям на съедение. После того взял свою нареченную невесту, воротился к старику и к старухе и сыграл веселую свадьбу; много тут было выпито, много было съедено. И я на свадьбе был, мед-вино пил, по усам текло, во рту сухо было; дали мне пива корец3, моей сказке конец.

У Визиря выложена Сказка об Ивашке - Медвежьем Ушке

@темы: Велесовы сказки, медведи, сказки

---

А сегодня, кстати, празднуется годовщина дня просветления и паранирваны Будды Шакьямуни. Праздник скользящий, приходится на майское полнолуние.
Благоприятно для пуджи, чтения сутр и мантр и т.п. - считается, что заслуги, полученные таким образом в этот день многократно увеличиваются.

@темы: дни

---

*осторожно высовывает нос на улицу*
Бабушка Медведица, а у нас в роду сирийских медведей не было? а пустынных? нет? ну что ж так холодно...

---

Из любимых сказок, хоть и авторская:

Владимир Галкин
Седой медведь (сибирский сказ)


Много лет назад в нашем селе жила старуха с внучонком. Никиткой его кликали. Годами вроде вас был - такой же пострел. Не знал ни отца, ни матери. Подобрали мужики на дороге. В корзине лежал, верещал по-заячьи.

Как с ним быть? Призадумаешься, коли своих у каждого по десятку. Решили отдать бабке. Та не отказалась, взяла.

Парнишонку выходила, подрос он, поправился. Старуха травы целебные собирала, людей лечила - тем и жила. Но вот сама захворала. А время пришло травку целебную собирать, хворь свою ею снимать. Бабка и решила Никитку послать: лапотки обул, пирожка кусочек в тряпочку завернул и убег.

Идет по тайге Никитка, травку выискивает, а она никак на глаза не попадается. Бродил, бродил, вдруг меж деревьями полянку увидал. Посредине ель стоит высокая, а под ней медведица с медвежонком играют. Медвежонок мать за ухо, за бок цапает, та урчит ласково, детеныша облизывает. Никитка и залюбовался. Медведица, видно, мальчонку не учуяла, вскорости по своим делам ушла в тайгу, малыша одного оставила.
Никитке любопытно, вышел на поляну смело. А медвежонок к нему закосолапил. Подошел, мордой тычется. Вынул Никитка пирожка кусочек, отломил половину. Медвежонок съел и еще просит. Отдал он и другую. Наелся медвежонок, встал на задние лапы: поиграть ему захотелось. Тут Никитка почувствовал, будто сзади кто на него смотрит. Оглянулся и обмер со страху: на кромке поляны медведица стоит. Хотел бежать, да ноги словно ватные, хотел закричать, да голоса нет. А медведица подошла, обнюхала, заурчала ласково и лизнула в щеку.
Никитка видит, что обошлась она с ним добро, осмелел, ручонкой ее погладил и с медвежонком играть принялся. Да не заметил, как день пролетел. Лишь когда стемнело, опомнился. Но поздно. До села далеко, а на небе уже звезды повысыпали. И растерялся Никитка, не знает, как ему быть. Тут подошла к нему медведица, села рядышком. Ткнулся Никитка ей в грудь и заплакал. Вдруг сказала она голосом человеческим: "Погодь, Никитушка, оставь слезы".

Сама пошла с медвежонком вокруг ели. Раз прошлась, второй, а на третий появилась из-за ели женщина: молодая, в сарафане белом шелковом, а с ней мальчонка, совсем махонький.

Поглядела на Никитку ласково, взяла за руку, повела. Никитка глядит и глазам своим не верит: на поляне стоит терем с резными балконами, а мальчонка смеется, за руку Никитку в терем тянет.

Вошли. Женщина Никитку за стол посадила, каши, меду поставила. Накормила, напоила, о житье-бытье разговор завела. Ну и рассказал Никитка все без утайки, что не знает ни отца, ни матери, что его мужики нашли. А бабка по доброте душевной взяла, выходила, да сейчас сама захворала - за травкой целебной послала. Только не может он ее найти.

Выслушала женщина Никитку и сказала:

- Твоя беда - не беда. Будет тебе травка. А сейчас ночь, ложись, спи спокойно.

...Проснулся когда Никитка, глядит - нет никого: ни женщины, ни мальчонки, ни медвежонка, ни медведицы. А у ели нужная ему травка растет, набрал полное лукошко и припустил в село. Наварил зелья целебного, дал бабке попить - вроде полегчало, но вскорости опять худо сделалось. И подумала тогда бабка: "Видно, хворь моя - старость, ее не излечишь. Дело сделано, жизнь прожита. Смертоньку никто еще миновать не смог". А чтоб Никитка не видел, как помирать она станет, услала его опять в тайгу, дескать, еще травки собрать надобно.

Ушел Никитка, да только не нашел он ни ели, ни той полянки. Пришлось с пустыми руками в село вернуться.

Увидели его ребятишки соседские, закричали:

- Зря, Никитка, ходил в тайгу. Бабка преставилась...

Погоревал он, но делать нечего - стал один в избушке жить. А чтобы кормиться чем было, занялся бабкиным промыслом - она его многому научила. Вот идет однажды по тайге, травку собирает. Вдруг лай собачий совсем близко услыхал. Побежал в ту сторону, откуда лай доносился, и... выскочил на знакомую поляну. Глядит - два огромных пса у ели прыгают, а на ней медвежонок сидит, махонький. Уцепился за ветки, ревет жалобно - вот-вот сорвется.

Схватил Никитка палку, стал собак отгонять. Да где малышу с двумя большущими псами сладить. Плохо бы ему пришлось, но тут медведица из-за кустов выскочила, зарычала по-страшному. Псы поджали хвосты, понеслись прочь. Никитка взял на руки медвежонка, на землю поставил. Медведица сказала голосом человеческим:

- Спасибо тебе, Никитушка, что сына из беды вызволил.

Сама взяла медвежонка и пошла вокруг ели. Раз прошлась, второй а на третий вышла из-за ели женщина: молодая, в сарафане белом шелковом, с ней мальчонка махонький.

Женщина улыбнулась, взяла Никитку за руку, повела вокруг ели. И видит Никитка: стоит на поляне терем, перед ним стол накрыт, а на столе кушанья разные.

Посадила женщина Никитку за стол, накормила, напоила, поглядела. ласково и сказала:

- Знаю я, Никитушка, осиротел ты. Бабка, что тебя выходила, померла. Добрая была старушка. Лес берегла и тебя нашим заступником вырастила. Хочешь, буду тебе вместо матери, а сын мой братцем твоим стане Будешь с нами жить - про печаль и горе забудешь.

Подумал Никитка и ответил:

- Не могу я, матушка-медведица, дело свое бросить, я людей лечу, от злой хвори спасаю.

Женщина погладила Никитку по голове и сказала:

- Молодец, Никитушка, что не о своем только счастье печешься. Ну а в тайге теперь ты желанный гость. Как захочешь нас повидать, приходи, на эту полянку. Обойдешь ель три раза - нас увидишь. А коли домой вернуться пожелаешь, иди в обратную сторону. Да помни, кто четвертый раз ель обойдет,- медведем обернется, не сможет среди людей жить.

Поблагодарил Никитка женщину и пошел вокруг ели в обратную сторону. Только обошел три раза, глядь - ни терема, ни женщины с мальчонкой. Поклонился в пояс ели и пошел в село.

Так и жил Никитка: по тайге бродил, травы собирал, людей лечил И медведицу с медвежонком часто проведывал. Вскорости в доброго парня вытянулся: в глазах синь небесная, темные волосы кольцами вьются. 3асматривались девчата на парня. Да только он к ним - не очень. Все в лес душой тянется. Смеялись над ним мужики: пора, мол, парня к охотницкому делу приставить, а он все травку собирает. Богатые вовсе за блажного считали, не раз поучали:

- Сходи-ка, парень, на промысел, добудь медведя - голь прикроешь Никитка отнекивался:

- Ни к чему мне это. Богатство через чужую смерть мне не надобно. Тайга, она и добрым делом кормит.

С тех пор махнули на него рукой.

Но вот как-то прошел слух по деревне: в наших лесах медведица объявилась, а при ней медвежонок. И уж больно у медведя шуба хороша. Кой у кого жадность и заиграла - удумали добыть шубу-то.

Многие охотники, правда, говорили:

- Зачем матку губить, людей, мол, не трогает.

Да их разве слушали. Кричат одно: "Добудем! Убьем! Сегодня не трогает, завтра корову задерет!"

Собралось с пяток этих крикунов-добытчиков. Ушли в тайгу. А Никитка в это время в городе был, травку сдавал городскому лекарю, не знал, что задумали жадные охотники. А как приехал, слышит - шум да гвалт стоит: все бегут в конец села. Никитка за ними. Прибежали. Глядят - везут на телеге те самые крикуны-охотники медведицу, а с ней и медвежонка пристреленного. Сами довольные. А Никитка, как увидел, так и обмер. Стал просить:

- Отдайте медведицу!

А на него глаза таращат:

- Ишь чего захотел! Мы добывали, а ему задаром отдай!

Но Никитка не отходит, просит, чего хошь предлагает. Охотнички не устояли, заломили деньгу порядочную. Никитка не перечил. Сговорился с приезжим мужиком, запродал ему свою избенку со всей рухлядью и деньжат, что от лекаря привез, добавил, ну и отдал все охотничкам, будь они неладны.

Увез Никитка к себе медведицу с медвежонком. А люди переглядываются: совсем спятил. Послали досмотрщиков. Всю ночь у Никитки в окнах свет горел да стук из избы доносился, вроде мастерил что-то. Утром увидели все - Никитка два гроба для медведей сделал, и волосы его, что черными кудрями до плеч свисали, словно серебром подернулись. Схоронил он медведицу с медвежонком, взял котомку, перекинул через плечо и подался в тайгу. Вернулся на полянку, обошел ель три раза. Глянь, на полянке тот же терем стоит, только у крыльца зайчата сидят, лапками глаза прикрыли, плачут. Заглянул Никитка в терем - в нем пусто, холодно. Склонил голову, подошел к ели. А та махнула веточками, и почудилось ему, вроде кто шепчет на ухо:

- Не кручинься, Никитушка. Помочь твоему горю можно. Сорви с меня две шишки - одну большую, другую маленькую, кинь в сторону села, сам обойди меня четыре раза.

Но тут вспомнил Никитка слова медведицы: "Кто четвертый раз ель обойдет - медведем обернется и не сможет среди людей жить". Однако не стал раздумывать, все исполнил, как ель указала. Сорвал шишки, кинул в сторону села, обошел ель четыре раза и обернулся медведем... А тот мужик, что в Никиткин дом переехал, узнал, что рядом медведи похоронены, решил с них шкуру содрать - все польза. В помощь соседей позвал.

Разрыли яму-то и обмерли. В ней женщина с мальчонкой похоронены...

Тут шум поднялся, урядник прибежал, власти понаехали - иск учинить хотели. Да утром женщина с мальчонкой исчезли - вроде как их и не было. А на том месте только две шишки и нашли: одну большую, другую маленькую.

Так все и кончилось. А в соседней деревне женщина с мальчонкой появились. Откуда взялись - никто не знает, говорят, из города жить переехали.

С того времени в тайге медведь объявился. Да не простой, не бурый. Шуба у него серебром отливает. Богатая, говорят. У многих глаза на нее разбегались - все хотели медведя добыть. Да только вышло для тех добытчиков худо: кого с переломанными ребрами в канаве нашли, кого с головой ободранной под кучей хвороста, а кто и вовсе пропал. Опять из волости приезжали - высматривали, выспрашивали. Охотников на поимку медведя снаряжали. Все без толку.

Старики сказывали, что с тех пор так и повелось: как залютует какой охотник, станет зверя без меры бить, тут его и приберет к себе Седой Медведь. Его-то с тех пор Седым прозвали. А так - ничего, ходи, гуляй по тайге. Девчат ведь никто не трогает. Правда, встречали они в тех местах парня красивого, но сколь ни звали, не подходил он к ним. Махнет лишь рукой - идите, мол, собирайте грибы, ягоды.

Старики поговаривали, что он это и был - Седой Медведь.

@темы: Велесовы сказки, медведи, сказки

---

Порой очень хочется открыть сезонный аттракцион "Убей капитана Очевидность". Благо, капитан бродит неподалеку и регулярно попадается на глаза...

---

Очень хочется в нору и окуклиться, предварительно запретив доступ к телу и возложение венков.
Но в ближайшие недели, боюсь, ничего из этого не выйдет.

@темы: дни, шельское

---

Ностальгия с утра обуяла.

@темы: музыка, фетиш

---

Роберт Плейс, оказывается, работает над новой колодой: thealchemicalegg.com/Tarot.html
Это, видимо, новая форма моих колодных квестов - сначала долго дожидаться, пока колоду дорисуют, и только потом ее заказывать.
Доработана в прошлом году, оказывается. В продаже целой колодой, однако, не вижу.
Не так на мой вкус хороша, как упущенная мною колода Найджела Джексона, но тоже прекрасна. Хотела бы на ней работать (а не только использовать как арт-объект)

@темы: колоды, тарошное

---

Кстати, белки в моем лесу совсем охамели. Позволяют себя гладить (и даже не в обмен на орехи). Она долго и трепетно подбиралась ко мне поближе, порой отбегала, но все же подошла и позволила погладить себя по спинке. А ее кавалер все это время зорким оком бдил с ветки, чтобы с подругой ничего не случилось.
Жалела, что не было с собой фотоаппарата (и орехов).

@темы: дни, шельское

---

«Медведь считался прародителем человеческого рода, символом неба и центра вселенной. Боязнь произносить священное название медведя или испортить охоту на него приводила к табуистическим заменам названия медведя описательными словами.

Греч. άρκτος «медведь» соотносится с ирл. Erc «небо»; англ. bear, нем. Bär «медведь» соответствует ирл. spear «небо», и.-е. *per- «чудо» (ср. арм. hrašk «чудо») и лат. sperma «мужское семя»; литов. lokys, латыш. lacis «медведь» соответствует др.-инд. loka- «мир, вселенная»; ср. также др.-англ. lac «жертвоприношение», др.-англ. ėalgian «спасать»; др.-ирл. math «медведь» соотносится с и.-е. *medh- «середина, гармония» и с др.-англ. smead «умный» (мировой разум); и.-е. *mat- «рука, палец», *mat- «слово»; *mat- «есть, питаться», с и.-ар. mallu «медведь», алб. mal «гора» (символ вселенной), с хетт. mul – «звезда».

Ср. также соотношение значений «медведь» - «человек»: англ. bear «медведь», но алб. burrё «человек»; др.-ирл. math «медведь», но и.-е. *mand-, *man- «человек», греч. άρκτος, но др.-англ. rinc «человек».

Медвежьи маски и костюмы соотносятся с обширным кругом ритуалов, связанных с сельским хозяйством. (имхо, с сельскохозяйственными обрядами его стали ассоциировать, когда основным источником пищи стало именно с/х, а не охота; также Велес-лесной стал Власием – скотьим богом, когда животноводство развилось в достаточной мере - Шелл). Так, в Аттике жрицы Артемиды надевали в ритуальном танце медвежьи шкуры. Святилища Артемиды часто находились вблизи источников и болот (проверить - Шелл), символизируя плодородие (спартанский культ Артемиды). Широко известны обрядовые ряжения и действа с медвежьей шкурой в русской и западноевропейской традициях. Артемиде приносили в жертву медведя, а при ее храме находился прирученный медведь. Спутница Артемиды Каллисто была обращена Артемидой в медведицу, после чего Зевс перенес ее на небо в виде созвездия.

Особенно живучим оказалось представление о медведе, как духе растительности. В Саксонии существовало поверье, согласно которому хлебная матушка рождает сына-медведя, который сидит в последнем снопе. В Нижней Австрии хлебного «медведя» несли домой по окончании жатвы. По всей Германии еще в начале XIX века были распространены представления о Ржаном Медведе, Соломенном Медведе, Овсяном Медведе и др. Обряды, связанные с представлениями о медведе, как о хлебном духе, отчетливо появляются в описании римского карнавала, когда по городу водили медведя, а по завершении празднества его убивали. В Люнебурге на рождество пекли хлеба в виде медведя, которые дарили с пожеланием успеха в новом году. Ср. в связи с этим англ. bear «медведь», но др.-англ. baer «просо», лат. farina «мука», англ. bread «хлеб»; также латыш. lacis «медведь» и русс. «злак», хетт. halkis «хлеб на корню»; греч. άρκτος «медведь», но греч. άρτου «хлеб»; ср. также: и.-е. *dhaunos «зверь», но литов. duona «хлеб»

Ср. еще: др.-англ. bera «медведь», но литов. bừrti «колдовать», алб. mbarё «хороший», ирл. speir «небо»; авест. paru «узел», др.-англ. bearr «лес», брет. barr «ветка». Интересно соотношение значений «медведь» - «время»: др.-англ. bera «медведь», но брет. beure «утро», др.-англ. byre «время». Ср. также: авест. bereg «религ. обычай, ритуал», др.-инд. bhras-patih «жрец, ведущий культовый акт», но др.-англ. bera «медведь».

Рыба часто соотносилась с культом животного в качестве фаллического символа, в связи с чем интересно сопоставить др.-англ. bera «медведь», но др.-англ. bears «окунь».

(с) «Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках» Маковский М. М.

Медве́дь. Общее для всех славян эвфемистическое слово (слово табу), буквально означающее «едящий мед, медоед», заменившее исконное индоевропейское название медведя, которое сохранилось в санскритском ṛksa, греческом arktos, латинском ursus. Ср. другие, также эвфемистические названия медведя в русских диалектах: Мишка, хозяин, космач, лесник, костоправ, Потапыч, Михайла Иваныч Топтыгин и др. * Общеславянское медведь образовано сложением двух основ без соединительной гласной: именной меду- (< *medŭs) и глагольной ѣсть (< *ēdis), ср. того же корня еда, устаревшее и областное снедать — «принимать пищу, есть», устаревшее снедь — «еда, пища». В *medŭēdis конечный гласный основы ŭ перед ē изменился в v.

[Краткий этимологический словарь русского языка. - H. M. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская, 1971 г.]

@темы: этимологическое, медведи

---

На Букривере удачно поменяла своего Кутзее (от которого у меня оскомина и упадок жизненных сил) на "Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках" Маковского, за которым гонялась уже довольно давно, но покупать в букинистических душилась жабой.

Местами спорно, но тем не менее интересно. Статью про медведя оттуда чуть позже перенабью и выожу - благо, она не очень велика.

---

Подбираю гостиницы к будущей поездке.
Интересно, что нам подойдет лучше - Странноприимный дом при Спасо-Яковлевом монастыре или Гостевой дом при Станции юннатов?


и вообще: ох уж эти маленькие городки с изобильным трех- и четырехместным размещением, и почти полным отсутствием размещения одноместного... или те же маленькие городки, гостиницы которых искренне желают по 100+ баксов с носа за ночь...

---

Май - сиреневое время:



вчера успели прогуляться в Сиреневый питомник. Пахнет там сейчас изумительно, глаз, впрочем, радуется тоже

@темы: фотографии

---

Вышла на кухню, пропылесосила бамбуковую штору. Выставила на подоконник средство для мытья окон и положила салфетки.
Стремительно сгустились тучи, и вдали отчетливо загрохотало...

Стопроцентная гарантия вызова дождя.

@темы: witchcraft